Михаил Гельфанд
Рассуждать о судьбах фундаментальной науки, будучи членом академии, выросшей из «Мосгорсправки», по меньшей мере – самонадеянно.
Фото Натальи Деминой
Сначала – две цитаты из высказываний высокопоставленных представителей органов государственной власти Российской Федерации.
Цитата первая. Первый вице-премьер Сергей Иванов: «Государство будет поддерживать только те научные организации, которые выдают на-гора конкретный товар или продукцию... Мы и дальше будем твердо, несмотря на призывы дать деньги на какие-то научные изыскания, фундаментальную науку, давать деньги просто так – ради научного интереса, мы из средств госкорпорации ничего финансировать не будем».
Цитата вторая. Председатель комитета Госдумы РФ по экономической политике и предпринимательству Евгений Федоров: «На нынешнем этапе я бы сравнил инвестиции в науку и НИОКР с наливом воды в дырявое ведро. Большая часть того, что мы наливаем, автоматически уходит на подпитку других стран. По нашим расчетам, четверть американских технологий произведена выходцами из бывшего СССР и России, которые получили знания в советских и российских вузах и лабораториях, а потом вложили их в американскую экономику».
Товар или продукция?
Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Не успели некоторые большие начальники изложить свое представление о том, что такое наука (см. выше), как подоспело теоретическое обоснование уничтожения последних остатков российской фундаментальной науки. С ним выступил на страницах «НГ-науки» доктор экономических наук, академик Международной академии информатизации (в девичестве именовавшейся «Мосгорсправка») Евгений Балацкий. (См. его статьи «Прикладная фундаментальность» и «Прикладная фундаментальность-2» в «НГ-науке» от 22.10 и 12.11.08 соответственно.)
Начну с азов. Представление о том, что фундаментальная наука – это «просто так», а мерило ценности науки для общества – «товар или продукция» – является несколько неточным. Роль фундаментальной науки для общества не только в том, что открываемые ею явления и законы природы в дальнейшем используются для развития технологий. Без сильных ученых и живых лабораторий, работающих в области фундаментальных естественных наук, невозможна подготовка кадров высшей квалификации для развития технологий. Причем невозможна не только непосредственно через преподавание, но и через переток в прикладные области и инновационный бизнес молодежи, получившей навыки научной работы у хороших учителей. Невозможна квалифицированная экспертиза научной составляющей государственных научно-технических программ. Невозможен стратегический выбор направлений технологического развития: некому будет понимать, что делается в мире.
Теперь конкретно. Текст Евгения Балацкого поначалу производит вполне комическое впечатление, которое, однако, быстро развеивается. Автор предлагает делать практические выводы по устройству естественных наук, а примеры приводит из совсем других областей: психологии, экономики, социологии. Эта подмена не так безобидна, как кажется. Повторение постмодернистских баек об относительности любого научного знания используется для обоснования тезиса о том, что фундаментальная наука, которая производит это знание, не нужна. Столь же коварно проводимое втихую, без обсуждения и обоснования отождествление фундаментальной науки с чистым теоретизированием.
Нет предмета
Похоже, автор не заметил, как ненароком подпилил сук, на котором сидел. Коль скоро любая научная теория стоит не больше бумаги, на которой она изложена, то же применимо и к его собственной теории циклической смены преобладания фундаментальных и прикладных областей науки. А раз так, то нет предмета для дальнейшего обсуждения: какие практические выводы можно сделать из пустоты?
Впрочем, автору это удается. Выводы эти глубоки и нетривиальны. Про описываемый им постмодернистский апокалипсис «тотального агностицизма» уже сказано выше. Автор предлагает в качестве новой тенденции «непосредственный обмен позитивным опытом» (чего же тут нового?), особенно в «междисциплинарных научных направлениях (менеджмент, компьютерная наука и т.д.)».
Менеджмент в качестве научного направления – это небанально. А под конец утверждается, что «любая плодотворная научная теория должна принимать форму идеологии и/или технологии». К сожалению, автор нигде не разъяснил, что он понимает под «идеологией» применительно к естественным наукам. Поэтому неясно, как обеспечить для них требуемое «единство теории, идеологии и технологии».
На каких же наблюдениях строятся эти выводы? Вот лишь некоторые.
«Все серьезные обобщения делаются в результате┘ работы над конкретными прикладными проблемами <┘>. Серия прикладных поисковых работ генерирует┘ научные откровения». Прямо так уж и все?
Скажем, абсолютно центральные для биологии проблемы структуры ДНК, основных принципов воспроизводства и функционирования генетической информации были поставлены и решены именно как фундаментальные, и лишь потом стала понятна их важность для медицинских приложений. То же верно и для основных результатов в иммунологии.
Вообще биология как-то подозрительно отсутствует в списке обсуждаемых профессором Балацким дисциплин, и, думаю, неспроста. Именно для биологии слишком явным становится противоречие между его построениями и действительностью, где большинство продвижений в современной медицине обусловлено как раз пониманием фундаментальных процессов, происходящих в живой клетке и в целом организме.
Еще одна цитата из Балацкого: «Сегодня многие университеты мира стараются завлечь слушателей не своими собственными профессорами, а приглашенными специалистами». Да нет же, нет там никаких «приглашенных специалистов», а, как писал несколько лет назад сам Евгений Балацкий, университеты просто стараются сделать своими профессорами сильных, работающих ученых. И это действительно стоило бы перенять в России.
«Проблема номер один – добыча информации. Однако добыть ее, сидя в кабинете, становится порой просто невозможно. Для этого нужно┘ куда-то ехать, с кем-то встречаться, что-то проверять». Похоже, автор путает работу ученого с работой маклера. Для добывания новой информации надо ставить эксперименты или проводить наблюдения – этим занимаются экспериментаторы. Гигантские объемы данных, служащие материалом для теоретиков (астрофизиков, специалистов по физике высоких энергий, биоинформатиков), доступны через интернет. Разумеется, в идеальных командах есть и те, и другие. А бегать и договариваться – это «менеджмент», это из другой оперы.
Распылить, а потом – возрождать
Взаимоотношения доктора экономических наук Балацкого с математикой заслуживают отдельного разговора.
Начав с панегирика кафедре «математической теории интеллектуальных систем» мехмата МГУ им. М.В.Ломоносова (кавычки мои, вызваны потрясением от изучения сайта кафедры, на котором последняя научная публикация датирована где-то 2002 годом), автор одобрительно упоминает исторические изыскания академика от математики Фоменко. (Которые, по мнению профессиональных историков и лингвистов, балансируют на тонкой грани между мистификацией, патологией и шарлатанством.) А потом Евгений Балацкий говорит о сомнениях, которые у него вызывает доказательство гипотезы Пуанкаре, предложенное Григорием Перельманом.
Автор справедливо пишет, что для того, чтобы разобраться в этом доказательстве, нужно затратить много времени и сил, после чего следует умопомрачительный вывод: «Всем этим экспертам надо хорошо заплатить за подобную экспертизу». Уже один этот пассаж показывает забавный уровень представлений автора о том, как функционирует настоящая наука, в которой важные открытия многократно проверяют просто в ходе нормальной работы. В частности, доказательство Перельмана было подробно разобрано на нескольких семинарах математиками, которые действительно посвятили этому много времени, потому что им это было интересно.
Что до упоминаемых профессором Балацким «китайских математиков», сомневающихся в этом доказательстве, то суть там в банальных и не очень красивых попытках оспорить приоритет нашего соотечественника путем поиска несуществующих пробелов.
Все это было бы смешно, если бы не было грустно. Именно такие опусы внедряют в общественное сознание миф о том, что сильная страна может обойтись без фундаментальной науки и что тратить на нее деньги – это снабжать бесценными сведениями другие страны. Именно отсюда идут сказки о том, что четверть американских технологий – дело рук наших бывших соотечественников.
В стране осталось считанное количество научных групп мирового уровня. Для того чтобы дать им возможность нормально работать, требуется не так уж много средств, нужна лишь разумная процедура их распределения, чтобы эти средства попадали в хорошие руки. Если же под разговоры о внедрениях и инновациях добить и этих, останется пустыня.
Да, можно будет потом завезти и скопировать технологии – многие страны начинали именно с этого. Но характерно, что большинство из них (Япония, Финляндия, Южная Корея, Сингапур, тот же Китай) пришли к необходимости развивать именно фундаментальную науку и, между прочим, тратить на это большие деньги. Но неужели сначала разрушить, а потом возрождать из пыли и пепла – это мудрая государственная политика?
P.S. Отправляя в редакцию этот текст, я увидел в интернете сообщение о том, что на проведение конкурса «Евровидение-2009» в бюджете предусмотрен миллиард рублей. Это пятьдесят раз по двадцать миллионов или сто раз – по десять. Не скажу за всех, а биологам хватило бы. Надо было Диме Билану охрипнуть.
