Лестница скрипит по просьбам трудящихся

Станиславский доброжелательно смотрит на свои рисунки.

Входишь в дом и первое, что видишь, – большой короб с тапочками, старыми, музейными. Вернее, сами тапочки – новые, только-только приобретенные, к нынешнему открытию после реставрации. Но сами тапочки, их модель – войлочные, с двумя завязочками, которые следует обернуть вокруг ноги и завязать непременно спереди, чтобы они не слетели, – напоминают о прежних временах, когда точь-в-точь такие встречали посетителей едва ли не в каждом мемориальном доме-музее. Тапочки эти, к слову, сотрудники покупали на свои, поскольку в смету ремонта их включить было никак невозможно, но рассказывают музейные работники об этом безо всякого сожаления, весело, смеясь, – те, кто работает в таких музеях, обыкновенно влюбляются в своих героев и любят их, как родных, так, что любая мелочь, которая пойдет на пользу родному КС, то есть Константину Сергеевичу, им – в радость.

В Музее Ермоловой, например, сотрудники именуют между собою великую актрису Манечкой, без тени панибратства, наоборот – с восхищением и любовью.

Лестница, ведущая на второй этаж, рассказывает заведующая домом-музеем Анна Овчинникова, у всех почти рождает один-единственный вопрос: а где же та самая печка-буржуйка, которую растапливали на втором этаже? Приходя в Дом-музей Станиславского, очень многие сверяют детали интерьера с описанием из булгаковского «Театрального романа». Печка есть, вот она, красавица, хотя родные Станиславского и здешние музейные работники не одобряют такие прямые ассоциации: все-таки герой «Театрального романа» и Станиславский – разные люди. Надо еще иметь в виду, что своего Ивана Васильевича Булгаков писал, будучи сильно обиженным и на МХАТ вообще, и на Станиславского лично, и этой обиды пересилить явно не сумел. 

Тем не менее по наказам посетителей – да-да, именно так, – идя навстречу пожеланиям трудящихся, лестницу, когда реставрировали, специально сделали такою, чтобы она скрипела. Это – тоже из ожиданий внимательных читателей «Театрального романа». Хочется вам, чтобы дубовая лестница скрипела? Значит, будет скрипеть. И многие первые посетители до того, как войти в мемориальные комнаты, где жил КС, поднимаются по лестнице, затем спускаются вниз и поднимаются снова, чтобы убедиться, что скрип настоящий, и получить удовольствие от этого «старинного звучания» ступеней. 

За ящиком с тапочками открываются старинные полукруглые своды, там – в полуподвале – остатки дома XVII века. Станиславский здесь не бывал, он жил во втором этаже, куда и ведут первым делом, чтобы продемонстрировать чудеса реставрации.

«Вот эту трещину за печкой видите? – обращает мое внимание Овчинникова. Вижу, конечно! И тогда директор гордо сообщает: – Ее специально оставили. Такой она была при Станиславском, поэтому решили не заделывать».

У самой двери под стеклом – стальные клещи. Спрашиваю: «А это зачем?» А это, оказывается, Станиславский, который имел хорошее инженерное образование, всегда хранил у дверей эти самые клещи на случай, если заискрит проводка: «Я сразу же перекушу провода клещами!» – говорил он. Жизнь Станиславского, слава богу, спасло то, что проводка оказалась в доме надежной и «подходящий случай» не подвернулся. 

Знаменитая лестница со скрипом. Фото Валерии Буровой

Реставраторы приезжали из Петербурга, эрмитажные мастера. Судя по всему, реставрацию начали вовремя, поскольку едва дотронулись до стены, у которой стоит кровать Станиславского, часть ее просто провалилась. В комнате – обои с мелким коричневым орнаментом, обои сделали на заказ на одной из фабрик в российской провинции, где сохранились старая технология и можно было повторить оригинальный рисунок. По сохранившимся фотографиям на всех потолках сумели восстановить старые росписи. Скромно жил, конечно, так и хочется сказать, после многочисленных интерьеров, которые с удовольствием демонстрируют нынешние звезды российского театра и кино. 

В знаменитом Онегинском зале аккуратно подняли доски сцены, а под ними нашли старые – XVIII века – гвозди. Гвозди крепкие, железные, если вбить – на века. Сцену восстановили, конечно, такою, какой была при КС, когда он репетировал здесь с учениками оперной студии Большого театра «Онегина», а также «Царскую невесту», «Богему»… Стулья в зале – новые, а вот кресло кожаное… как сказать? Скажем так: может помнить Станиславского, который, сидя в нем, вел репетиции.

В старинных подвалах – гордость нынешней экспозиции: альбомы Станиславского, впервые выставленные на всеобщее обозрение. Мало кто знает (я не знал!), что Станиславский, оказывается, репетиции каждого спектакля «сопровождал» такими вот альбомами, в которых – карандашные эскизы декораций, акварельные – костюмов. Станиславский никогда не учился рисовать, но эскизы его поражают сегодня даже профессионалов: штриховка, свет и тени, цвет и пластика в акварели – все это выполнено мастерски, но Станиславский, известный невероятной скромностью, никогда и никому этих альбомов не показывал, а для работы над спектаклями приглашал Симова, Головина, Добужинского, впрочем, конечно, художников выдающихся.

Там же, внизу, – выгородка из первого спектакля Художественного театра «Царя Федора Иоанновича». Все предметы на сцене были настоящими, что Станиславский считал принципиальным, все, кроме трона, изготовленного по старинным эскизам. Все стулья, лавки, оружие – из коллекции самого КС, которую он собирал многие годы. Другое дело, русского оружия в его коллекции подходящего не оказалось, так что актеры пользовались изделиями европейских оружейных мастеров. И икона с образом Богоматери – тоже на сцене была настоящая, XVIII века, старообрядческая, для чего потребовалось обратиться со специальным прошением в Священный синод, и синод такое официальное разрешение театру выдал, оно теперь – одно из украшений экспозиции.