Алексей Цветков Хаким-Бей. Хаос и анархия. - Москва: Гилея, 2002, 203 с.
Издательство "Гилея", сделавшее себе имя на русском футуризме, абстракционизме и обэриутской зауми, в новом веке решило быть ближе к современности и стать рупором модного западного антиглобализма. И не в каком-то там переносном, литературном, смысле, а в самом что ни на есть прямом, социально-политическом, чему и служит новая серия "Час Ч" (подзаголовок - "современная антибуржуазная мысль"), где вслед за лидером мексиканских индейцев-партизан батькой Маркосом вышли в свет сочинения Хаким-Бея - гуру смутьянов и нигилистов всего мира, весело озаглавленные местными издателями "Хаос и Анархия". С обложки глиняный сектантский Христос в пустом помещении благословляет читателя левой рукой.
Хаким-Бей - черная звезда американской контркультуры 90-х, теоретик и экстремист, долго шлявшийся и куривший хэш в Индо-Пакистанском регионе, а после осевший в Штатах с прочным имиджем исламиста, анархиста и педофила (по крайней мере абстрактного).
Если вы видели "Бойцовский клуб", то знайте: он снят Финчером по роману Паланика, который, в свою очередь, написан по рецептам "Какофонического сообщества", которое взялось претворять в реальность весь тот "непосредственный онтологический анархизм", который транслируется на общество прямо из головы Хаким-Бея вот уже более десяти лет. Такой вот "дом, который построил Бей".
Широкую известность Хаким -Бею в начале 90-х принесла теория "подвижных автономных зон", прообразом которых он считает пиратские корабли и пиратские же островные республики вроде легендарной вольницы капитана Мисьена на Мадагаскаре или китайские "тонги" начала века, игравшие одновременно роль салонов, притонов и антигосударственных тайных обществ. Автономные зоны, по Хаким-Бею, - это сквоты, либертарные поселения и прочие временные территории политических, религиозных и сексуальных альтернативщиков: анархистские сайты и взломанные хакерами сетевые ресурсы корпораций, пиратские радиостанции, просто временно отнятые у капитализма и рационализма территории, как это бывает во время волнений, устраиваемых еще одним вдохновленным хакимбеевскими идеями панк-движением "Вернем себе улицы". Призраки сопротивления гуляют по всему миру, образуя очевидное, но неуловимое, как ртуть, тело антисистемного движения. Они не стремятся к новому большому утопическому проекту, ибо воспринимают себя как вполне самодостаточную альтернативу, которая если и влияет на всеобщую историю, то не специально, а побочным образом. Автономные зоны предполагают тайную жизнь небольших отрядов, чувствующих себя чужими и "роскошно лишними" в большой цивилизации. В некоторых текстах Бей предполагает, что такие партизанские образования есть замаскированные под людей экипажи параллельных (необязательно инопланетных) рас, оккупирующих (или освобождающих от оккупации?) мозги отдельных групп граждан буржуазного Вавилона и что это чревато переменой физиономии всего нашего вида в более интересную и менее предсказуемую сторону. И тогда "восстание", которое Хаким-Бей противопоставляет "революции" (та же разница, что между поэзией и прозой), окажется массовой и необратимой мутацией сознания, коллективным исходом новых избранных.
Такие разные люди, как фотограф Тоскани или певец Мэрилин Мэнсон, любят и цитируют Хаким-Бея, впрочем, не из-за его интересных теорий, но из-за их высоко художественного исполнения. Он призывает, подробно инструктируя как это делается, наводить порчу на офисы особо наглых корпораций и описывает тайные культы, для посвящения в которые нужно убить из арбалета полицейского. Хаким-Бей - автор, эстетизирующий политику, причем крайние, наказуемые ее формы. Пока социальный протест не стал священной одержимостью, этот протест ему неинтересен. Пока социальная критика не превратилась в эстетический опыт, она для него бесплодна. "Хаос и Анархия" - наглядное доказательство того, как, играя с постмодернистскими правилами, один и тот же текст будет читаться как поэзия или как подрывная инструкция, а один и тот же автор может восприниматься как вычурный эстет или как стратегическая угроза глобальной стабильности. Все зависит от положения, шансов и готовности читателя.
