Возвращение Страхова

В.В. Розанов. Литературные изгнанники: Воспоминания. Письма. - М.: Аграф, 2000, 368 с.

Композиционно книга представляет собой трехфазовое развитие организма: зарождение, развитие и смерть, переходящая в бессмертие. Так согласуются ее разделы, и это полностью соответствует той натурфилософской проблематике, которая будоражила русские умы в XIX веке.

Открывающие книгу отзывы Розанова на главные труды Страхова - "О борьбе с Западом в нашей литературе" и "Мир как целое" - еще лишены его непосредственного личного знания. Лишь в письмах, составляющих ключевую часть книги, видно, как прочно связываются пути этих двух мыслителей. Последний раздел состоит из некрологов и большой посмертной статьи Розанова, где воспоминания о Страхове бросают иной свет на творчество забытого ныне философа. Узнав, что в Ельце скромный учитель гимназии переводит "Метафизику" Аристотеля и к тридцати годам успел выпустить трактат "О понимании", Страхов, один из лидеров консервативного общественного движения, вступил с ним в переписку и начал усердно ему протежировать. В письмах установилось полемическое равенство.

Однако Страхов на правах старшего пытался воспитывать начинающего философа в духе немецкой классической философии, требуя соблюдать режим, владеть своим даром, писать доказательно и покороче. Почти всеми наставлениями Розанов пренебрег. Жизнь его всегда следовала минутным обстоятельствам и привычному семейному укладу. Интуитивное подчинение дару как провидению было его единственным императивом. От себя он добился лишь сокращения объема статей для удобства публикации, да и то с большим трудом. Впрочем, найденный позже лирико-философский жанр "Уединенного" избавил его и от этих ненужных мук, освободив от всяческих рамок в самовыражении. К Страхову необычайно многостороннего, ищущего Розанова привлекли не только его естественнонаучные исследования, но и публицистика. Статьи о нигилизме, беспристрастный исторический взгляд на спор западников и славянофилов - эти темы были кровно близки Розанову и перешли ему как бы в наследство. Кроме того, дружба Страхова с Достоевским и Толстым явно способствовала более глубокому анализу Розановым их творчества.

Письма друга Розанов сопровождает увлекательными комментариями, написанными в 1913 году для отдельного издания. Здесь Розанов старательно воссоздает исторический контекст обсуждений, часто пересматривая свое тогдашнее мнение: о религии, потенциальности или однополой любви.

Чистый теоретизм то и дело соседствует с обсуждением деловых вопросов. Абсолютно непрактичному Розанову Страхов объясняет, где и как заказать бумагу для книги, к каким издателям обращаться, как вести переговоры с журналами. Такая духовная и практическая опека гарантировала на первых порах творчески активному автору работу и стабильный заработок. Позже, когда Розанов переехал с семьей в Петербург и стал вести свои дела сам, то сразу столкнулся с обманом со стороны издателей и иногда просто не получал гонораров. Проницательный Страхов быстро понял причину спонтанной самоорганизации друга: "...никогда тому не бывать, чтобы исполнилось мое усердное желание, чтобы Вы стали владыкою Вашего чудесного таланта. Не Вы им владеете, а он Вами, и когда он капризничает - ничего не поделаешь".

Из "капризов" с годами сложился уникальный розановский стиль, принесший известность ему и давший надежное бессмертие в истории философии самому Страхову. Приключенческая мысль "Уединенного" и "Опавших листьев" была рискованным издательским проектом, но их автор, так донкихотски боровшийся с литературой, всегда шел на риск и находил новых читателей. Страхов был лишен этого философского футуризма, углублял и отстаивал только чужие истины.

Эстетизацию мысли он отрицал так же, как и эстетизацию веры. В итоге его просветительские труды, предназначенные для гимназии и университета, не были востребованы в свое время, а затем революция и культурный подъем начала века погрузили имя Страхова в забвение.

Почти во всех своих последних книгах, и в "Сахарне", и в "Мимолетном", неизменно в скорбной, поминальной тональности, Розанов размышляет о странной судьбе своего ангела-хранителя в философии. Однако именно его трудами Страхов возвращается к современному читателю из небытия.