Михаил Бойко Конфликтологами выделено три группы мотивов, которыми руководствуются протестующие люди: политические, экономические и социальные.
Политические мотивы включают демократические требования к режиму или противодействие ему, его представителям, политической системе в целом, доминирующим политическим группам.
Экономические мотивы включают требования материальных благ, обращенные к государству или крупным работодателям.
Социальные мотивы включают требования социальных гарантий, противодействие представителям иных систем убеждений и общин (языковых, этнических, религиозных и т.д.), желание самореализации и торжества межличностных ценностей.
К какой из трех групп можно отнести акции гражданского протеста в Москве? Очевидно, что к первой. По сути, единственный лозунг, в отношении которого организаторы пришли к консенсусу, – «За честные и справедливые выборы». Именно поэтому кажется, что для объяснения столичных протестов недостаточно экономических, материальных, марксистских факторов, и хочется вспомнить о гегелевской пружине истории – борьбе за признание (в англоязычной литературе – struggle for recognition).
Анализ социальных конфликтов XX – начала XXI вв. приводит к выводу, что доля политических мотивов по отношению к экономическим и социальным мотивам непрерывно возрастает. Иначе говоря, значение соучастия в принятии решений увеличивается быстрее, чем значение экономических и межличностных ценностей.
Но не все так просто. Дело в том, что для этого периода характерно возрастание масштабов ответственности правительств перед обществом за производство и распределение ценностей. Причем, чем сильнее централизация власти, тем больше ответственность правящей партии и ее лидеров за ошибки, превышение полномочий и бездействие. Таким образом, следует различать между истинно политическими мотивами протеста и политизированным недовольством, имеющим скрытые экономические и/или социальные мотивы [1].
Строго говоря, обе точки зрения не являются взаимоисключающими. Можно принять гипотезу, что движущей силой истории являются внутренние противоречия, присущие данной форме социо-политической организации. Но эти противоречия имеют два аспекта: идеальный и материальный [2]. Выразителями идеального аспекта являются лидеры протеста, которыми движет жажда признания. А масса рядовых участников протеста руководствуется скрытыми экономическими и/или социальными мотивами.
В той мере, в какой мотивы являются скрытыми и камуфлируются политическими требованиями, установить их возможно лишь с некоторой долей условности и косвенным образом. Если наша гипотеза верна, протестующие массы не удовлетворяет механизм распределения общественного богатства. И проще всего установить, на какую социальную группу непосредственно направлен протест.
В нашем случае прямой мишенью протеста является партия власти – чиновники и единороссы, получившие, по мнению жителей столицы, сверхпропорциональное представительство в парламенте страны. Именно они являются выгодополучателями (бенефициарами) от действительных или мнимых фальсификаций с использованием административного ресурса. Таким образом, чиновники/единороссы – это фрустратор общества, социальная группа, вызывающее недовольство и массовые протесты.
Рассерженные горожане – это в своей массе молодые и образованные люди. Чиновники и представители партии власти – социальные группы, на уровень потребления которых равняются горожане в своих ожиданиях и притязаниях. Выстраивается причинно-следственная цепочка: привилегированное положение чиновников и единороссов – разрыв между притязаниями и реальными возможностями москвичей и жителей крупных городов – массовые протесты.
Остается одна принципиальная неясность: почему именно сейчас? Разве близость к власти (в том числе и членство в правящей партии) не всегда благоприятствовала карьере и материальному преуспеванию?
По-видимому, это не имело особого значения, пока в обществе существовали альтернативные социальные лифты. Но в нулевые годы на рынок труда выступило новое поколение амбициозных и образованных людей, «опоздавших» в силу возраста к переделу собственности в девяностые годы. Общественное богатство прочно осело в руках довольно узкой замкнутой группы людей, оказавшихся в 90-е в нужное время и в нужном месте, а также их потомков. Престижные социальные ниши заполнены. Молодые люди понимают, что перспективы их карьеры и доходов в меньшей мере зависят от личной инициативы и образования, чем от близости к власти или статуса их родителей. Вместе с чудовищным имущественным расслоением это приводит к глубокой фрустрации.
Это означает, что даже полное удовлетворение всех требований протестующих относительно прозрачности и честности демократической процедуры, не гарантирует снижение социальной напряженности. Найдутся другие формальные поводы.
[1]. Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. СПб., 2005. С. 239.
[2]. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2005. С. 218.
