Так работают в "Сатириконе"

Эскиз медали, которую директор "Сатирикона" Анатолий Полянкин подарил Константину Райкину к юбилею.

- Мы сразу договорились о том, что я - Анатолий Евсеевич, а он - Константин Аркадьевич. Это означает, что каждый занимается своими делами, он - творческими, а я - директорскими. Он не пожадничал и поделился со мной своей мощной установкой на успех. А я с ним - своим "немягким" подходом к дисциплине и финансово-зкономическим вопросам, идеями новой модели театральной организации.

В тот момент Константину Аркадьевичу захотелось попробовать рискованную вещь: театр с самостоятельной, вернее, максимально независимой экономикой. Он, конечно, формулировал не так, но сказал, что мечтает о театре, который, может, постепенно, может, сразу лишился бы зависимости от денег, которые власть планирует дать, но не дает, даже от того образа денег, которые нужно вечно где-то "разыскивать", "откапывать", "просить". В творческом успехе он был уже уверен и видел перспективы. А теперь его серьезно беспокоила проблема, как привести в порядок "другую сторону", не зная точно, каким образом, но зная, что так должно быть.

- Я посвящаю его в ход событий по мере его потребности в информации. Или тогда, когда ему хочется на что-то денег больше, чем было запланировано, и он говорит: "Нужно!" И тут приходится находить какие-то резервы - "тревожить заначку" или о-очень серьезно объяснять, что сегодня этого делать нельзя. Иногда, когда он "отходит" от очередного глубочайшего погружения в роль или в идею новой постановки, вдруг приходит ко мне с совершенно удивительными, осенившими его неизвестно когда вещами. И я испытываю потрясение от его сумасшедшей интуиции и уникального чутья...

Самостоятельная экономика - это, прежде всего, надежда на то, что ты сам можешь заработать. Мы поставили во главу угла формирование своего "капитала" - который и накапливается, но и расходуется с учетом законов экономики. Капитала, который нужно постоянно и стабильно создавать, для того чтобы системно тратить. А для этого нужно знать, какими будут траты в каждый следующий день. Причем речь идет не о театре, у которого богатые спонсоры. Их деньги, к сожалению, нельзя спланировать в системе бюджета. Это внебюджетные деньги, в каком-то смысле абстракция, с ними можно только создавать "перспективный план планирования планов, распланированных на будущее".

- Снять спектакль, на мой взгляд, можно только по творческим мотивам. Если не хватает денег, то это не причина. Но слава богу, у нас не было ни того, ни другого повода.

- Мне так казалось вначале. Но позже, когда я имел возможность наблюдать за Райкиным подробнее, мне представился другой человек. Он только в работе такой открытый, импульсивный, а в жизни, вне сцены и телеэкрана - невероятно закрытый. Райкин - уникальная личность, в нем ежесекундно проходит колоссальная внутренняя работа, незаметный другому аутотренинг. На основе наблюдений за ним можно написать учебник по теме "Как организовать себя, как сосредоточиться, собраться и уметь вовремя включиться".

- Думаю, что не всегда легко. Это тоже часть его самоорганизации. Вот он настаивает на выделении дополнительных денег и ждет от меня вопроса: "А где их взять?" А я его об этом не спрашиваю. Но он все равно отвечает, будто бы я его так спросил: "И меня не интересует, где вы их возьмете". Я молчу, а он говорит, делая вид, что я с ним говорю. Выстраивает наш диалог через монолог. И я бы поступал точно так же на его месте. Когда он так говорит, мне трудно убедить его в том, что какие-то траты не вполне целесообразны. Ты понимаешь, что лучше не портить ему жизнь и оставить веру на то, что деньги будут, и его замысел, который зажил в нем, не рассыплется.

Понимаете, он должен добиться... Не может уйти, если не добьется своего. Но добиться сразу чего-либо, тем более денег, невозможно. Тогда он делает так: несколько раз повторяет просьбу: "Так вы поняли?" - словно ищет вещественное доказательство усвоения просьбы. Затем, уходя, приоткрывает дверь и говорит: "Так вы же понимаете, Анатолий Евсеевич?" Через минуту он понимает, что по законам восприятия в моей голове уже записалось не только то, что он просил, но и то, что он просил об этом 84 раза, тогда звонит по внутренней связи и пытается снять напряжение.

- Конечно. Более того, эту философию невмешательства исповедует вся администрация: всех - от себя самого до персонала из отдела билетных продаж, я учу, что нас не должно касаться, какого качества, на наш взгляд, тот или иной спектакль, тот или иной артист. Иногда это бывает трудно понять, потому что так в театре принято - все, кто не занят в спектакле, знают, как нужно играть. А те, кто играет в спектакле, знают, как нужно управлять театром, откуда берутся деньги, как тратятся и т.д. В свое время я был вынужден избавиться от некоторых так называемых уполномоченных по организации зрителей, которые при встрече мне рассказывали, что они не могут продать билеты на тот или иной спектакль, потому что он им не нравится и потому что зритель на них поэтому не ходит. А один слесарь долго меня уверял в том, что он не может сварить кусок декорации: "Зачем мне варить это, ведь это плохой спектакль".

- Мой рабочий день начинается очень рано - в 7-8. Деловой мир, с которым я связан, привык работать накоротке - до обеда. Легитимная экономика происходит до обеда, теневая - ночью. В последней не участвую. До 10, когда все приходят на работу, делаю все стратегические дела, разбираю почту. С 10 занимаюсь тактическими вопросами. Я однажды посчитал, что средняя посещаемость моего кабинета - около 660 заходов в день. Ухожу в 8-10 вечера. Может, ради какого-нибудь другого театра я не стал бы так работать. Здесь мощнейший живой театр, постоянная стройка.

- Без этого не обойтись. Но мы умудрились просчитывать и конфликты. Я всегда знаю, когда у нас будет конфликт, потому что вижу, кто из зашедших ко мне завернет потом к Райкину. В нем накапливается энергия, и через пару дней он приходит. "Так что, решится вопрос?" - "Решится, решится, Константин Аркадьевич!" Конфликты необходимы: Райкин утверждается в том, что он влияет на меня, я же утверждаюсь в обратном. Тем более, что и у меня и у него, что называется, "не залежится". Мы умеем организовывать и свое время, и свои конфликты. Поэтому нам легко потом в глаза друг другу смотреть. Мы с Райкиным очень похожи. Некоторые болезни даже совпадают. Театр для нас - страшная заноза, которой отдаешь жизнь. И у каждого из нас есть проблемы по этому поводу. Где наш дом? По количеству проведенного времени - в театре. Но именно поэтому нам хоть немного легче. Мы знаем, что если один из нас в театре, другой спокоен. Ты - он, а он - ты.

- "Гамлет" Роберта Стуруа был крайне важным для театра, спектаклем # 1. Мы два года шли к нему и смогли, не упираясь в свое горло, легко перейти от "Багдадского вора" к "Гамлету". Я попал в театр в тот момент, когда Райкин почувствовал, что наступила граница, когда он и его театр должны перемениться. Для него важна формулировка: "Мы - театр драматический". Нутром Райкин понял, что для такого переворота нужен был именно Стуруа с его иронией и зрелищностью. Был бы сугубо классический "Гамлет" или предельно авангардный, все бы закончилось. Но это был сатириконовский "Гамлет".