Мастер-класс Адольфа

Пип Аттон в роли фюрера словно сошел с хроникальной фотографии.

ФЕДОР Достоевский в "Дневнике писателя" утверждает, что адвокат не должен быть талантливым человеком: в этом случае красноречие затмит истинный ход дела и приукрасит в глазах суда защиту, которой преступник может вовсе не заслуживать.

Эта мысль прежде других "стучит в сердце", когда видишь на сцене настоящего Адольфа Гитлера с точно воссозданной жестикуляцией, манерой говорить и носить одежду - между образом и актером здесь не вставить и пресловутой "иголки". Исторический образ, воссозданный Пипом Аттоном, страшен своей убедительностью - чем скорее мы признаем уникальные способности актера к мимикрии, тем быстрее верим в то, о чем говорит его герой. С тех пор как пушкинская фраза "гений и злодейство - две вещи несовместные" стала подобием искусствоведческой аксиомы, мы не желаем видеть в явной "талантливости" червоточины порока. Британский актер играет с нами в антиискусство, в театр психического насилия, который воздействует помимо нашего желания.

На фестивале "Балтоскандал" (см. "НГ" от 01.07.2000) в эстонском городке Раквере Пип Аттон показал спектакль "Адольф" (производство Guy Masterson productions). Это не новая работа - сочиненный самим актером в 97-м, спектакль в том же году побывал в Эдинбурге на театральном фестивале, где получил приз "за лучшую мужскую роль". Следующие два года выступлений в Эдинбурге приносили спектаклю статус "sold out show" (по-русски: "билетов нет и не будет"). Спектакль будут играть в Эдинбурге и в этом году (знаменитый фестиваль фриндж-театров пройдет в столице Шотландии с 6 по 28 августа; Россия будет представлена "Игрушками Бертрана" московского театра "черноеНЕБОбелое") - уже не без корысти. Эдинбургский лауреат приглашен работать в дирекцию фестиваля.

Адольф Гитлер репетирует. Стоя спиной к аудитории, лицом - к стягу с черно-белой каракатицей, он словно отдает властные приказания челяди подле него. Вдоволь натренировавшись "оказывать влияние", фюрер переходит к более сложным упражнениям: начинается нескончаемый поток речи, простой и афористичной, как у евангелиста. Отрепетирован жест левой руки, сжатой в мягкий кулак и бьющей со всего размаха в правую ладонь, - руки, досконально изучившей тот самый угол поворота и ту самую силу хлесткого звука, которые максимально покоряют внимание сколь бы то ни было большой аудитории. Отрепетирован и стиль знаменитого "самовозбуждения" - перехода от доверительной отеческой интонации, перечисляющей предпосылки для "самого главного", к гневному отчеканиванию бессмертных тезисов.

"Живи спокойнее, ибо тебе принадлежит завтра", "Мы спасем весь мир, но немцев - в первую очередь", "Не бойтесь обещать", "Мы, чистокровная раса, должны уничтожать и стерилизовать инвалидов, евреев, негров, цыган, славян, коммунистов, гомосексуалистов и христиан", "Забудьте о браке - поверьте в то, что мужчина - это самодостаточный мир женщины. Просто отмечайте женщин и берите их", "Коммунизм - это незаконнорожденное христианство"...

Со временем зритель начинает понимать, что присутствует на виртуальном мастер-классе Адольфа. Он объясняет - мы внимаем. Он рассказывает и показывает - мы учимся. Лекция и практикум одновременно. Спустя некоторое время еще одно прозрение: свою лекцию Гитлер читает нам в ночь перед самоубийством 30 апреля 1945 года. Мы же, "немые зрители финала", столь же невольно, как и стоппардовские Розенкранц и Гильденстерн, становимся его последними учениками, апостолами, принимающими завещание-отповедь отходящего в мир иной фюрера. Он прощается и просит исполнить долг: сохранить идею и, главное, универсальные способы ее утверждения в массах. Отказать в такой момент человеку - невозможно. Перед смертью не врут.

Театр ловит нас в целую систему обмана, набрасывая на наше слабеющее восприятие одно за другим кольца психологических ловушек. Почти ритуальным произнесением слов "долг", "кровь", "избранные", "смерть" заставив нас поверить в то, что мы - не простые зрители, но персонажи истории, единственные свидетели и хранители памяти о фюрере, актер разломал "четвертую стену", укрепив в нас уверенность в то, что от нас крайне многое зависит.

Наблюдая за тем, как убедительно сказанные со сцены слова тревожат наш разум, мы готовы простить немецкому народу и нацизм, и фанатизм, с которым нация восприняла гитлеровские идеи. Гитлер по-актерски был так же талантлив, как Пип Аттон, даже более того. А зритель, гражданин не способен сопротивляться влиянию таланта. Тут мы, быть может, впервые проклинаем нашу любовь к искусству.

Доведя нас до точки отчаяния, Пип Аттон сядет за столик, попросит у публики сигару и пиво, снимет пиджак, распустит галстук, отклеит парик и усы. Общаясь накоротке с залом, попросту болтая, Пип Аттон завершает представление.

Без парика и нацистской униформы Аттон выглядит добрым английским старичком, поразительно похожим на Пола Маккартни ("when he"s sixty-four"), - вместе с ним мы добреем, проникаясь доверием к актеру, способному и создать, и снять напряжение. Минут двадцать он будет что-то рассказывать, буднично, бытово философствовать - что-то вроде чеховской лекции "о вреде курения". В том числе заговорит и об английском парламенте, в котором большинство, как известно, евреи, - и абсолютно неожиданно взовьется все та же рука и хлопнет с размаха о другую, словно подкачивая и подначивая "праведный гнев". В фигуре "доминошного старичка", которого можно встретить на скамейке в парке или у дома, пробудятся фюрерские интонации. Зло повернется другой стороной. Последние слова героя: "Я войду в любую дверь... Только открой ее мне навстречу, и я войду, чтобы сделать все остальное".

P.S. В программке спектакля, где прослежены основные этапы "славного похода" Адольфа Гитлера, русскому вкладу во Вторую мировую войну уделено скромное место - британцам известно лишь (или же им только это и следует знать), что германские войска когда-то вторглись на территорию России, затем в определенный день и час удалились, после чего последовала победа, которую принесли миру некие "Союзные Силы", освободившие Европу, вошедшие в Берлин и принудившие Германию к безоговорочной капитуляции. В Европе еще хорошо помнят, кем был Адольф Гитлер, но уже порядком подзабыли, кто его уничтожил.