Юрий Любимов сказал власти свое «фэ»

На афишах и программках Театра на Таганке новый спектакль называется именно так: «Суф(ф)ле», вторая «ф», отсутствующая в русском переводе, как бы выпадает из слова. А скобки поддерживают и не дают упасть. Буква – тот же человек, маленький человечек, свобода которого не обсуждается, поскольку никому в голову не придет дать свободу букве: поставили – стой, выбросили – и все о тебе забыли, никто никогда не спросит и не вспомнит, что была, мол, и такая еще буква, неплохая, в общем┘ Очередная премьера 87-летнего мэтра Юрия Петровича Любимова – на традиционную, можно сказать неизменную, тему Таганки: «Суф(ф)ле» – спектакль о том, как нехорошо человеку жить в обществе. Общество – машина по преобразованию личности в нечто безликое. Власть бывает разной, судьба у человечка – одна.

«Суф(ф)ле» – свободная фантазия на тему произведений Ницше, Кафки, Беккета, Джойса. Не на темЫ, записывает автор композиции и режиссер Юрий Любимов, а на темУ. Эта тема – человек и общество, хотя вернее, конечно, человек и власть, потому что никакого другого материализованного образа у общества как не было, так и нет. О самом существовании общества человек узнает однажды, когда, например, приходят к нему домой двое или трое в одинаковых серых или черных костюмах и предлагают собрать необходимые вещи и следовать за ними┘ Как? Почему? Собирайся и не задавай лишних вопросов. Процесса можно только избежать, но если уж он начался, конца ему нет. Сцена из «Процесса» Кафки – пожалуй, самая сильная в новом спектакле Любимова. Даром что узнаваемая во всех своих мелких кафкианских подробностях. Хотя в лице актера, играющего роль Йозефа К. (Владимир Черняев), может быть, больше отчаяния и непонимания, чем в глазах героя нынешнего российского процесса Михаила Х.

Любимов, что стало приметой всех последних его работ, выводит на сцену не героев, а команду. В программке актеры так и перечислены – по алфавиту и через запятую: «команда». Если не считать нескольких сольных выходов – уже упомянутого Владимира Черняева в роли Йозефа К., Феликса Антипова (который и здесь, как в «Медее», как «До и после», остается предводителем хора) и, кажется, еще Елизаветы Левашовой (в «Процессе» она играет соблазнительную подружку адвоката), все остальные кладут немалые усилия на то, чтоб «не высовываться», быть как все. Петь и ходить хором. Деревянные стулья-раскладушки в руках актеров – прекрасное подспорье для обезличивания: открыл – закрыл, открыл – закрыл, дурацкая вещь – раскладной стул, есть не просит, может захлопываться с треском, может молча стоять. Стулья, распахивающие свои «рты» в руках актеров, «голосующих» по воле своих руководителей, актеров-кукловодов, – и это как-то кстати совпало с очередными овациями, по уже забытой, казалось и хотелось думать, традиции, прерывавшей ежегодную речь в Кремле. Кроме стульев, которые, можно сказать, продолжают «тему» манекенов из предыдущего спектакля Любимова по обэриутам, на сцене – три отдельно стоящие стеночки, в каждой из которых – по паре дверей (идея сценографии – Юрия Любимова, художник – Владимир Ковальчук). Открываясь и закрываясь, они громко скрипят. К музыке Владимира Мартынова и цитатам из Вагнера и Ницше добавляется музыка скрипящих дверей.

Суфле, цитирует в программке Любимов рецепты из «Книги о вкусной и здоровой пищи», можно приготовить из мозгов (в этом случае мелко нарезанные мозги выложить в формочке и запечь), а можно – из судака или – морковно-яблочное. Бывают времена «мясоедные», а бывают, как известно, – вегетарианские. Но и в вегетарианские важно не растерять навыки приготовления: нарезать, очистить, истолочь, пропустить через мясорубку┘

Хорошо придумано. И ведь не придерешься! Да власть и не реагирует: мели, Емеля, – твоя неделя. Час пятьдесят без антракта – хорошо, что без┘ Любимов, надо отдать ему должное, как человек взрослый и умудренный опытом, и не ждет какой-то мгновенной реакции – не в смысле смеха, или, напротив, печали, или аплодисментов, – он как будто готов к тому, что зрители что-то поймут, а что-то, может, и нет. Прочитают программку, рассмотрят афишу, друг с другом поговорят┘ Разберутся. Все лучше – сейчас, чем потом, когда для раздумий время выберет и выделит власть, как это случилось, например, с «безымянным» Йозефом К.

«Суф(ф)ле» – чрезвычайно энергичное (как все последние спектакли Любимова) и очень невеселое зрелище. Безвыходное. Для тех, кто не понимает, автор (Любимов) дает в программке еще и переводы с французского: souffler – дуть, дышать с трудом, задыхаться, подсказывать┘ Для тех, кто не понимает, в последние пять или десять минут все актеры выстраиваются в линейку на авансцене и фразой-двумя «объясняют» случившееся (и происходящее): будьте готовы к тому, что вас вызовут; почему они оказались так высоко, если так плохо знают наши души? И т.д.

Любимов веселится, Любимов куражится. Хочет ставить Ницше – ставит Ницше, хочет Кафку – ставит Кафку. Никто не запретит. Те, кто запрещал, теперь заняты делом. Раньше занимались его «делом», теперь – своим делом. А Петровичу, как называют Любимова, бояться нечего – отбоялся уже.