Анна Ветхова
Юрий Башмет и его музыканты с удовольствием имитировали стук дятла и щебетанье певчих птах.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)
Юрий Башмет в роли альтиста и дирижера двух возглавляемых им коллективов – камерного ансамбля «Солисты Москвы» и государственного симфонического оркестра «Новая Россия» – представил на сцене Большого зала консерватории программу «Музыка весны». И хотя заглавие вызывает ассоциации с букетами сирени и всеобщей «эпидемией» влюбленности, тема концерта при ближайшем ознакомлении с программой оказалась «весенней», если только рассматривать ее непосредственно привязанной к дате – 60-летию Победы в Великой Отечественной. А именно этому событию концерт и был посвящен.
Юрий Башмет сверстал программу, расположив в центре премьерное исполнение нового сочинения, а по краям – два классических шедевра. Идея – продвижение «от мрака к свету» – выглядела так: «Солисты Москвы» исполнили Камерную симфонию Дмитрия Шостаковича, имеющую подзаголовок «Памяти жертв фашизма и войны», затем «Новая Россия» вместе с капеллой имени Юрлова и солирующим и дирижирующим Башметом сыграли Четвертую симфонию Александра Чайковского, посвященную дате, а завершала вечер Пятая симфония Бетховена, рассказывающая, «как судьба стучится в дверь», а герой ее побеждает.
Логика построения программы очевидна. Вот только стилистика получилась немного забавной. И все – из-за Александра Чайковского. В комментарии к премьере симфонии композитор объяснил, что в его новом сочинении есть две линии. Одну условно можно назвать картинами мирной жизни, другую – попыткой подавления мирного существования. Однако никаких батальных сцен, образов нашествия, как и целенаправленной конфликтности, в симфонии не наблюдается. Внутри одночастная партитура разбита на несколько фрагментов, представляющих один из двух главных образов симфонии, в связи с чем выстраивается тематическое единство и, на мой взгляд, здесь можно говорить о лейтмотиве (или лейтинтонации) произведения, заявленном в самом начале и пронизывающем всю партитуру.
Один из фрагментов симфонии написан для солирующего альта, то есть специально для Юрия Башмета, который и выступил инициатором создания этого произведения. В этой части композитор интересно представляет звуковое пространство: альт играет в сопровождении хора, создающего гулкий колористичный фон. Любопытно, что хористы не поют текста и даже не произносят отчетливых слогов (во всяком случае, их не разобрать), но при этом и «не мычат» с закрытым ртом. В итоге создается ощущение колыхания, движения воздуха, в которое пытаешься вслушаться где-нибудь на природе и угадать, изменится ли погода. Получилось красиво, жаль только, что Юрий Башмет был немного жестковат в своем соло.
Картины природы, читающиеся здесь как синоним мирной жизни, представлены в партитуре и как имитация звуков леса: с натуралистичным изображением стука дятла, голоса кукушки и щебетания разных птах. Причем композитор в стремлении отобразить эту тему взял такие насыщенные краски, что у него вышла не чистая пастораль, а вполне ироническая картина. Александр Чайковский славится редким чувством юмора, и, как мне кажется, в этом фрагменте он передал большой привет всем композиторам, когда-либо списывавшим звуки природы в нотную партитуру.
После тревожного затишья и лирических излияний, после гимнической кульминации, растворяющейся в звуках леса, слушателя подстерегает неожиданный до обморока финал. Рояль начинает играть очень знакомую мелодию, коей оказывается песня Соловьева-Седова «Любимый город». Ее отголоски подхватывает оркестр. Такой концептуальный шаг в финале, опрокидывающий все симфонические изыски, которые витиевато вплетал в свою партитурную ткань композитор, переворачивает все ранее услышанное. Мозг с бешеной скоростью начинает отматывать пленку назад в попытке оставить на своих местах все составляющие еще минуту назад стройной и логичной композиции. Попытка безуспешна. Все сказанное ранее растворяется в воздухе. Остается только мысль о том, что ты, как и любимый город, отныне можешь «спать спокойно». Что тут добавить? Собственно, это и было главным завоеванием Победы. А Александр Чайковский все-таки не только человек ироничный, но и неисправимый романтик.
