Дарья Курдюкова
Взгляд на диванные губы Дали...
Фото Reuters
В Пушкинском музее Год Россия–Испания отмечают экспозицией с простым названием «Сальвадор Дали». Из Музея-театра Дали в Фигерасе, его родном городе, привезли не так уж много: 25 картин, 90 графических листов, фотографии и воспроизведение одного из объектов сюрреалиста. Несмотря на то что полный билет стоит 300 рублей, уже в первый день работы выставки к музею выстроилась очередь. Люди идут на имя Дали – независимо от того, как именно будет представлен сюрреалист-провокатор.
В родном Фигерасе театр/музей (не знаешь, чем его считать в большей степени) «раздвоился»: частью он походит на крепостную стену в шутовском сочетании со стеклянным куполом и с гигантскими яйцами вместо ласточкиных хвостов, являющими чудеса эквилибристики. Другой фасад – что витрина музея с причудливыми манекенами вроде водолаза, готового к погружению в подсознательное. Известна сентенция Пикассо: «Дайте мне музей, и я заполню его». Дали это сделал. В театре Фигераса некогда прошла первая его выставка, поэтому даже закономерно, что спустя время, в 1974-м, тут появился музей. Но это не все. Дали, можно сказать, воплотил (хотелось бы сказать – в жизнь, если бы дело не касалось смерти) утверждение футуристов, бранивших музеи как кладбища искусства. Разом материализовал слова и опроверг их: он похоронен в своем музее, но этот музей никак не назовешь кладбищем.
В ГМИИ оформлять выставочное действо, искать «испанскую» атмосферу доверили по давнишней традиции Борису Мессереру, как раз театральному художнику. Он съездил в Каталонию вдохновиться, хотя результат выглядит не самым впечатляющим образом. Над мраморной лестницей повисли куклы в белых хламидах и в венецианских масках. Формальная привязка к Дали – такие костюмы он придумал свите Кристиана Диора на венецианском балу 1951-го, который с помпой организовал покровитель искусств Карлос де Бейстигьи. Венецианские маски – не самые характерные для Дали образы, но тут, видно, следует искать формальную увязку с прошлым, диоровским, музейным проектом. Кукол фланкируют неровные, кажется, бумажные яйца (вроде бы те самые, со стен музея в Фигерасе) на перилах колоннады, и они не «идут» музейному пространству. Наконец, сам театр-музей появляется в виде слайд-шоу в экседре Белого зала, но этой «презентации» здесь как-то одиноко. Пожалуй, самая удачная затея – выставить живопись Дали в соседстве с копиями антиков: сопоставление более необычное, нежели весьма банальные декорации.
Что до самих произведений, выставку можно назвать краткой характеристикой Дали на примере минимального количества вещей. Самое главное – живопись в Белом зале: от ранних работ в духе импрессионизма (умильная сценка с бабушкой за вязанием никак не предвещает будущих художественно-психических «отклонений») – к практике «параноидально-критического метода». Тут 17-летний Дали не хуже ренессансного маэстро увековечил себя с длинной «рафаэлевской шеей». А вот уже сложившийся сюрреалист так и эдак обыгрывает работы обожаемого им Микеланджело. Делая диптих «Стереоскопия с «Менинами», вспоминает Веласкеса и одновременно Пикассо, у которого была огромная серия на тему картины великого предшественника. Дали, отпустивший на волю бессознательное и подчинившийся «завету» Андре Бретона про установление связи «мира грез┘ с повседневной жизнью», создал «Галлюциногенного тореро» (на выставке его эскиз, оригинал хранится в Музее Дали в Сент-Питерсберге, во Флориде) из Венеры Милосской, подсмотренной на коробке карандашей. На портрете Галы «подложил» ей на плечо бараньи ребрышки. А нос Наполеона превратил в беременную женщину, «которая гуляет, как грустная тень, среди древних руин».
В иллюстрациях, а Дали был хорошим рисовальщиком, похождения ренессансного художника-плута Бенвенуто Челлини и злоключения Дон Кихота тоже получают нагромождение сюрреалистического хаоса. И конечно, специальный акцент всего показа – Гала, или Елена Дьяконова, которая к моменту их встречи с Дали была замужем за Полем Элюаром. Старше Дали на 10 лет, она была его музой, моделью и, кроме всего прочего, вполне разделяла его страсть к деньгам. Она – на рисунках, в живописи, на фотоэскизе к хрестоматийно известной «Атомной Леде» (саму картину из Фигераса не привезли).
Комната Мэй Уэст, то есть ее воспроизведение в виде небольшого ящика диорамы – единственный из объектов Дали на выставке. Рядом стоит диван-губы Уэст. Этот диван давно превратился в сувенирный китч, в музее же его появление и вовсе странно. На самом деле на нем можно сидеть и смотреть фильм. Только его зачем-то поставили на черный постамент – так что трогать его пока опасаются, зато ходят в поисках этикетки «экспоната».
Понятное дело, на Дали, сделавшего из себя бренд и своим девизом провозгласившего: «Пусть говорят о Дали, все пойдет на пользу», – пойдут независимо от качества и состава выставки. Только не нужно слишком надеяться – здесь немного картин, а декорации кажутся нелепой бутафорией. Впрочем, выставка из настоящего Дали. И привезли ее издалека. Но это какое-то первое приближение – взгляд издали.
Дарья Гармоненко 