Воображариум Ирины Антоновой

Фото Дарьи Курдюковой

На Волхонке открылась самая масштабная выставка в рамках 100-летнего юбилея ГМИИ имени Пушкина. «Воображаемый музей» дополнил постоянную музейную экспозицию 46 произведениями, как говорится в таких случаях, с древнейших времен и до наших дней. Они позаимствованы из 27 европейских музеев и частных коллекций. А еще здесь можно путешествовать во времени по проекту «Пушкинскому музею - 100 лет». История цветаевского детища пересказана в дизайнерской аранжировке архитектора Юрия Аввакумова.

«Воображаемый музей» - продукт не только трудоемкий, но и - при кажущейся бесхитростности замысла - тонко исполненный. Взятая за основу цитата из Андре Мальро будит воображение, переплетая разные линии и образы. Воображаемое - и то, что осуществилось, и то, что (пока) не сложилось, оставшись лежать в запасниках мечтаний.

Исходная точка, как замковый камень - историческая экспозиция, шаг за шагом «за ручку» водящая зрителя по вехам музейного века. Документы, фотографии и архивное видео, афиши - иллюстрация к истории. Про то, как здание на Волхонке тяжело пережило войну, потом про попавшую сюда Дрезденскую коллекцию… Про помогавших музею коллекционеров, даже про лелеемую Ириной Антоновой библиотеку. Рассматриваешь сквозь стекла встроенного в стену стеллажа старые переплеты с золотыми буквами, которые сменяются современными альбомами - большими, изданными «там» книжками, каких в Москве днем с огнем не сыщешь. Дальше - прозрачный, будто хрустальный дворец, макет здания Государственного музея нового западного искусства (ГМНЗИ): в 1920-х его сделали из национализированных частных коллекций, в 1948-м расформировали, поделив собрание между Эрмитажем и Пушкинским. Идеей воссоединения обеих частей ГМНЗИ в Москве Антонова очень была увлечена, но нет, не случилось. Наконец, есть тут и проект нового музейного городка, который активно сейчас обсуждают, но споры из-за архитектурной концепции тоже пока оставляют его в статусе воображаемого музея… И вот идеи такие - осуществленные и неосуществленные - пересекаются на нынешних выставках, как и в жизни.

Вокруг центральной музейной оси с проектом о воплотившейся реальности, расходятся залы постоянной экспозиции, куда как в инкрустацию вкраплены заезжие экспонаты-гастролеры. Воображаемое «обнимает» реальное. Хотелось бы лихо завернуть про «все флаги в гости будут к нам», да нет: госполитика вносит коррективы и в музейную жизнь. Когда давно еще Антонова рассказывала о нынешней выставке, надеялись попросить вещи и в Штатах. Конфликт двух держав из-за библиотеки Шнеерсона заморозил многие музейные обмены. Но европейская «делегация» тоже получилась представительная: Музей Орсэ, Центр Помпиду, Музей Ван Гога в Амстердаме, Эрмитаж… Кроме всего прочего, теперешнее дефиле шедевров закрепляет отношения ГМИИ со старыми партнерами - с Лувром, Галереей Тейт, Прадо, Художественными собраниями Дрездена и Государственными музеями Берлина… И с новыми, как, скажем, Академия Каррара (Бергамо), брюссельский Королевский музей изящных искусств, венский Музей Лихтенштейн или стокгольмский Национальный музей.

На Волхонку прибыли и древности, и Карпаччо, и Хальс, и Веласкес… и «разбрызгиватель» Джексон Поллок - искусство на любой вкус. Приехали художники, которых нет в ГМИИ - а некоторых и вообще в России. Например, старые мастера: Дюрер с нежным портретом девушки в розовой шляпе, Гольбейн с величавым герцогом и Мемлинг с задумчивым бюргером. Босх, с еще средневековой дотошностью к деталям написавший едко-ироничное «Извлечение камня глупости»: шарлатаны трюкачествуют, мнительный глупец в надежде поумнеть поддается, в то время как из головы его пробивается символ обмана тюльпан.

«Воображаемая» выставка не нагружена сложными концептами, в этом ее прелесть, легкость - вам предлагается отпустить чувства в свободное плавание и просто наслаждаться картинкой. В Галерее искусства стран Европы и Америки, куда мечты музейщиков тоже привели погостить разные хиты - «Обнаженной», чувственной и одновременно с тою отстраненностью, какую умел писать именно Модильяни - или вытянувшейся в дрожащую струну экзистенциализма бронзовой «Стоящей обнаженной» Джакометти. Идиллической сценкой вечерней молитвы крестьян у Милле («Анжелюс») или «Восходом луны над морем» Каспара Давида Фридриха, своей философичностью заряжающим и задумчиво наблюдающих его «человеков». Знаменитую вангоговскую живописную серовато-коричневую оду стоптанным башмакам можно сравнить с висящими по соседству истерзанными южным солнцем «Красными виноградниками в Арле» из самого Пушкинского. Теперь тут можно всмотреться в трепетно переливающийся колорит декоративно-томных климтовских «Адама и Евы» или подивиться самолюбованием красавца Гюстава Курбе в образе раненого. Сопоставить уменьшенную авторскую версию «Завтрака на траве» Эдуарда Мане с гмиишным «Завтраком на траве» Клода Моне. Мане, введя нагих барышень в общество почтенных господ во фраках единственно ради колористического контраста, как известно, оскорбил в свое время неподготовленную публику. Но и пробил окно в новое искусство, живущее исключительно по своим живописным законам и нимало не интересующееся назидательностью. Как и теперешний показ.

Занять у друзей недостающее, полнее воссоздать историю искусства - это понятно. Изящно сопроводить зрителя в вояж по постоянной экспозиции, где последний раз он был, скорее всего, давно - значит пригласить его в домашнее пространство. Музей, зовущий в гости и к гостям, сокращает дистанцию от идеи храма искусств до чего-то более близкого. Это просто дом.