Веселые, крикливые, со словами Володина на устах

Спектакль можно было бы назвать «Шумные дни». Фото ИТАР-ТАСС

Нынешний театральный сезон проходит, можно сказать, «под звездой» Александра Володина. В двух московских театрах выпустили спектакли по его пьесе «С любимыми не расставайтесь», в нескольких российских театрах вышли новые «Пять вечеров», того гляди вспомнят о нем и в кино и запустят римейк «Осеннего марафона». А пока в театре Et Cetera режиссер и актер Владимир Скворцов выпустил премьеру «Старшей сестры».

Те, кто помнит спектакль Большого драматического театра, где роль старшей сестры Нади сыграла Татьяна Доронина, в премьерном зале театра Et Cetera если и были, то – считанные единицы. А вот фильм Георгия Натансона с Дорониной в главной роли, с ее  известным придыханием, с ее неповторимой манерой, читающей монолог Белинского «Любите ли вы театр так, как люблю его я», помнят и сегодня многие. Отрешиться трудно. Нужна, пожалуй, отчаянная режиссерская смелость, чтобы вступить в спор с этой уже «эталонной версией». И – актерская, конечно. Скворцов в этом спектакле не только и не просто режиссер, он также – автор сценической версии и соавтор музыкального оформления. У Володина «Моя старшая сестра» – история семейная, камерная, можно сказать, Скворцов (и художник спектакля Мария Рыбасова) разворачивает историю во двор и шире – в жизнь, в мир, стараясь держаться указанных автором обстоятельств времени. Чтобы не оторваться от времени, в спектакле даже несколько раз возникает на экране «старинный» киножурнал «Новости дня» – сперва 1962-го, а во втором действии – 1972 года, где среди политических героев тех дней и лет, среди отчетов о сборах урожая появляются в кадре и персонажи володинской пьесы, сперва – строители, потом – актеры. Жизнь идет!

Спектакль начинается с выхода Марии Скосыревой, которая играет старшую сестру Надю. А она начинает с монолога Белинского, а когда останавливается, добрые зрители подсказывают ей. Так налаживаются добрые, почти семейные отношения. Скосырева с заявленной выше «несопоставимостью» справляется, надо сказать, легко. Она – свободна от сравнений. Другая. Проще. Естественнее. Понятнее. Хотя – как и, вероятно, в спектакле БДТ, и уж точно – как в фильме, она – другая и по отношению ко всем остальным героям. Остальные часто кричат, ее речь – естественней, лишена надрывных нот.

У того же Натансона был фильм «Шумный день», снятый, правда, не по Володину, а по Виктору Розову. Те герои Розова – прямолинейнее, можно даже сказать – проще, володинские – как будто сделали еще один шаг в сторону от войны, где все было понятнее – кто свой, а кто враг. Дядя, Ухов (Иван Косичкин) – фронтовик, хромает (на премьере, особенно в первом действии, – путаясь, то на одну, то на другую ногу, то сильнее, то легче), но девочки, сестры, выросшие в детском доме, уже постигают сложность мирной жизни… Спектакль театра Et Cetera можно было бы назвать «Шумные дни», так часто его герои кричат и шумят, активно и как-то прямолинейно жестикулируя в подтверждение сказанных слов. Так что не раз останавливаешься, наблюдая за происходящим на сцене: неужели «они» вправду были такими, и простодушие их оборачивалось такой вот крикливостью и выражалось прямым, открытым звуком? Правильно ли играть их такими? – вопрос, наверное, бессмысленный, даже глупый, поскольку подразумевает некую правильность, наличие в пьесе вопросов, имеющих однозначный правильный ответ. Но крик и спрямление характеров, очевидно, не устраивают этих володинских героев, они и в интонациях и в поступках – разнообразнее, позволяют сыграть их сложней, интереснее. И когда Татьяна Владимирова выходит в роли члена парткома и с узнаваемо пугающей интонацией подступает с вопросом: «Фамилия?» – зал на этот театральный фокус реагирует мгновенно, тут же отзывается смехом и аплодисментами. В других случаях какие-то живые эмоции закрываются или, можно сказать, – съедаются криком, в котором слышны не искренние интонации 60-х или ранних 70-х, а сегодняшние – так кричат любители в бесконечных телевизионных «Уральских пельменях».

Спектаклю не хочется отказывать в том хорошем, что есть в нем, чем он богат. Работа режиссера, его поиски не ограничиваются одними только внешними фантазиями: та же Владимирова появляется сперва в роли члена райкома – и тогда ее внешность напоминает известные нам фотографические изображения министра культуры Екатерины Фурцевой, а когда она позже выходит в роли местно чтимой Колдуньи, то очень похожа на молодую актрису Юлию Борисову (даром что художник по гриму в Et Cetera– мастер, гений своего дела Николай Максимов!). И Скосырева – интересна, местами трогательная. Живая. Прекрасен ее диалог с Колдуньей, которая хочет похвалить ее игру и хвалит ее красное платье, а Надя грустно признается, что выходит на сцену в сиреневом…

А еще в спектакле, на сцене – много настоящих вещей, сумочек, проигрыватель, пластинки, старые игрушечные Дед Мороз и Снегурочка стоят на старом буфете, и интонации многих других героев не выдерживают этой подлинности по соседству – невозможно, во всяком случае сразу труднее играть, оказывается, не только когда на сцену выходит кошка. Трудно играть на фоне изнанки старой афиши фильма «Анна Каренина» с открытым, распахнутым лицом только что ушедшей из жизни  Татьяны Самойловой.