Елизавета Авдошина
Фото Вадима Балакина
В нынешнем году, когда московские гастроли екатеринбургского театра уже перевалили за десяток лет, особенно преданная столичная публика, что смотрит спектакли скопом раз в год зимой, стала свидетелем смены поколений в «Коляда-театре». Раньше поклонники театра Николая Коляды ходили на спектакли не только за энергетикой, карнавалом, буйством красок и народным юмором, но и на артистов первого ряда, каких иногда и в обеих столицах не сыщешь: Олега Ягодина, Ирину Ермолову, Сергея Колесова, Тамару Зимину, Сергея Федорова, Любовь Ворожцову. Всегда выделялись Антон Макушин, Александр Кучик, Василина Маковцева… Всех не перечислишь! В «Коляда-театре» актеры, казалось, собраны в труппе не только по законам амплуа, но как в коллекции причудливых редкостей – по уникальному своеобразию.
За последние два года в театре появилось много молодых артистов, еще вчера студентов театрального училища, практически все – ученики самого Коляды. Но то ли мастер стал лояльнее, то ли новое поколение еще учить и учить, пока фирменные подтанцовки в их исполнении не обросли той глубиной, смыслом, образом, что выгодно отличали «стариков». Зато на авансцену стали выходить те, кто годами у Коляды танцевал и пел в массовке, наращивая лицедейство.
В «Пиковой даме», которая продолжает в репертуаре тему Фортуны после лермонтовского «Маскарада», впервые в главной классической роли - фантасмагорической старой Графини – бесстрашная Вера Цвиткис. Актрису - травести – маленькую, юркую рыжую бестию закутали в бесконечные слои белого тюля, наложили гротескный грим и натянули на голову чулок. Эта жилистая, дрыгающая детскими ножками, старуха – вечная невеста, в ожидании небесного жениха принимающая ванны из заморского зелья. Жизненный эликсир, который в бутылочке на груди носят и Графиня, и Германн (он наркотически занюхивает его как «дым отечества», она - как заграничные духи или ядреный табак) - разлит всеми цветами радуги по взводу пятилитровок – это алхимический коктейль, продлевающий жизнь, возвращающий молодость. Его жаждет Графиня. Как Герман - Олег Ягодин, как всегда таящий истинное лицо героя до самого финала, - жаждет вызнать тайну счастья, которое будто можно заполучить навсегда, поймав один раз Судьбу за хвост.
Они встретятся, как любовники. Каждый снимет свой внешний образ: старой девы, Цвиткис останется в вызывающих лоскутах, и бедного изгоя, на самом деле знающего себе цену. Каждый хочет взять реванш. Их жгучий диалог заканчивается убийством – и это самый накаленный момент спектакля. На сцене остаются только два актера, громкий хоровод исчезает и атмосферу захватывает игорная страсть. Хотя ни одной карты на подмостках так и не появится, Германн ставит – либо счастье для него, либо смерть для нее.
Инсценировка «Тройкасемеркатуз» (именно так), написанная Колядой по хрестоматийной повести Пушкина, пролежала в ожидании постановки 15 лет и неспроста. Тут надо еще сказать, что инсценировки классики у Коляды – это вовсе не перевод текста из прозы в драму, а по сути – авторская пьеса по мотивам. Герои разговаривают языком смешанным – века нашего и позапрошлого. А классические идеи ловко дополнены нотами современности. И главное, за что зацепился Коляда у Пушкина в «Пиковой даме», по его собственному признанию, - что Германн «был из обрусевших немцев». Оттого, конфликт героя и толпы строится по национальному признаку. Гоготливые русские офицеры - Коляда одевает их в пошлые матроски с орлом на плече - презирают расчетливого немца Германна, также как он – их. Эту ненависть к человеку, рожденную из особенностей национального характера, в спектакле то и дело обсмеивают. Немецкая формула «трудолюбие, расчетливость, умеренность» («вот мои три карты!») для России - кривое зеркало.
Быт иностранца в холодной и злой России – панцирная кровать с голым матрасом. Германн, замотанный в платок, как француз из армии Наполеона, только и повторяет: «Я бедный». А еще бубнит, что Россия говно. А вот, поди, тоже хочет здесь кусочек урвать. Русские вдвойне не приглядны – бегают за каждым новым поветрием («А вы слышали, теперь в моде все итальянское?»), вот гляди и пляски уже восточные, любят заграницу за то, что она «вся такая фриш – свежая», а у нас «все вонючки», пьяные и ленивые. Но не преминут потыкать в нос иностранцу: «Понимаешь ли ты, немчура проклятая, нашу русскую душу?». То заискивают, то в лицо плюют. Так и живут. Но где слаще - так и не поймут. Куда бежать и бежать ли?
В финале же, когда сошедший с ума, обманутый Судьбой Германн будет заточен в палату для буйнопомешанных, не останется сомнений, что попытка вписаться в неподвластный уму мир, провалилась с треском. Этот страшный финал обезумевшего одиночки – о человеке, потерявшем свою землю, свой дом, свою родину. Без которых счастья, увы, не найти.
