Евгения Вежлян Одни поэты насыщают слова спрессованным временем. Их тексты немногословны. Предельное выражение этой манеры - молчание, в котором время говорит само за себя, не нуждаясь в посредниках. Другие поэты, напротив, слова располагают в прорехах секунд, плотно их упаковывая, пригоняя друг к другу. И это такая музыка. Она вьется, ветвится, тяжелеет, наливается смыслом, как соком. И словесная гроздь, подламываясь от собственной тяжести, значит больше, чем отдельное слово.
Поэзия поколения нынешних тридцатилетних приучила нас к быстрому немногословию первой манеры и заставила почти забыть о созерцательной барочности второй, с ее изощренной техникой ретардаций. Вечер из цикла "Полюса", входящего в литературную программу "ПирОГов на Никольской", где в качестве возможных антиподов встретились Ольга Седакова и Тимур Кибиров, заставил слушателей вспомнить старые добрые времена начала и середины 90-х годов, когда с этими именами связывалось у читающей публики представление об актуальной русской поэзии.
Вопреки уже сложившейся традиции у этого вечера не было третьего участника, поэта-ведущего. И это отсутствие - значимо.
Пока звучали голоса соревнующихся: тихий, с небольшой дидактической трещинкой, голос Кибирова - эссенция скепсиса, и какой-то нереально занебесный, всесакрализующий - Седаковой, приходило соображение, что из нынешнего поэтического поколения этим не включенным в программу третьим мог быть тот же Воденников, чью искреннюю интонацию электризуют в том числе и эти полюса. Или Шиш Брянский, написавший (думаю, почти серьезно) "колыбель мою качала Ольга Седакова". Или Михаил Гронас, которого наряду с Марой Малановой Седакова отметила среди нынешних молодых. Да и мало ли кто еще!
Этот перемежающийся третий персонаж осложнял ход вечера, надстраивая над сюжетом о борьбе постмодернистской иронии (Кибиров) и постмодернистской метафизики (Седакова) сюжет о литературных предках и литературных потомках со всеми издержками наследования, отсюда вытекающими. И ось конфликта пролегала вовсе не между приглашенными авторами, сошедшимися на взаимной дополнительности: Кибиров признал религиозный характер res poetica, Седакова же отметила у своего оппонента "редкое для поэта здравомыслие". Нет, эта ось пролегла между сценой и залом. Дело даже не в тоне вопросов - часто довольно едком. Дело в почти физически ощутимой разнице протекания внутреннего времени у двух поколений: новое поколение поэтов, в совершенстве владеющее колесиком прокрутки, более не испытывает потребности ни в высокой риторике, ни в милой болтовне. Оно наследует у "отцов" не форму речи, но движущее ею чувство, переводя его в иной временной регистр.
