Труды и дни ландшафта

Грэм Свифт. Водоземье. Пер. с англ. В.Ю. Михайлина. - Б.м.: Perspective Publications, 1999, 382 с.

РОМАН современного английского писателя Грэма Свифта "Водоземье" (1983) - великолепный пример художественного произведения, задуманного и разросшегося благодаря яркому географическому образу, ставшему его названием. Необычайно вкусное русское слово - водоземье (в оригинале Waterland) - идеально передает пограничность и даже невозможность образа земли, растворенной в водной стихии, однако живущей ею. Речь идет о весьма типичном уголке Восточной Англии - низинно-равнинном, заболоченном, с медленно текущими, в разные стороны меандрирующими небольшими реками. По замыслу автора, сей небольшой край, названный им фены, или Фенленд, символизирует и всю Англию, а иногда его образ вырастает и в образ Мира. Великий образный контрапункт всей Европы, Англия весьма богата региональной художественной литературой, причем образная "плотность" и качественная густота описаний ее ландшафтов, вероятно, самая высокая в мире. Вернемся, однако, в водоземье.

Жизнь героев романа прижата к плоской равнине фенов. Здесь разворачиваются любовные истории, рождаются и рушатся торговые и рабочие династии, а постепенное осушение Фенленда, строительство каналов, дренаж, развитие судоходства в крае служат естественным фоном большинства описываемых событий. Пожилой учитель истории Том Крик, коренной фенлендец, постоянно рассуждая о сомнительной и для него пользе истории (на дворе 1979 год), все время "утопает" в географии водоземья, в его всепоглощающих образах.

Перед нами развертывается живая историческая география края на примере эволюции, начиная с XVIII века, пивоваренной компании, чьи основатели решились преобразить Фенленд, превратить захолустье в кипящий экономической активностью пейзаж. Но смешение рассказов Тома Крика о прошлом водоземья с его детскими воспоминаниями эпохи Второй мировой войны создает причудливую картину, в которой просвечивают разные эпохи, "упакованные" в почти вечные и нетленные образы плоской, доводящей до безумия равнины: "Жить в Фенах - значит получать реальность в сильных дозах. Великая плоская монотонность; бескрайняя пустота реальности. Меланхолией и самоубийствами в Фенах никого не удивишь. ┘ если вы родились посреди этой плоскости, прикованные к ней хотя бы даже грязью, которой здесь не занимать┘ ?" На пьяницу Джека Парра "┘давили плоские черные фенлендские поля заодно с широким и голым фенлендским небом", нельзя было не пить, смотря на то, "как сходятся и разбегаются в пространстве, терзая мозг своей невыносимой геометрией, прямые линии канав и дрен". Рельеф самих судеб фенлендцев становится необычайно плоским, почти неотличимым от реального водоземья.

Водоземье - это "взрывы" образов одного и того же пейзажа: летнего, осеннего, зимнего - либо тяжелого и застоявшегося, либо чистого, прозрачного и промытого дождем, снегом. В свою очередь, дождь и пожар - образы, оттеняющие мотив фенленда как сказочной страны, страны фантазий и привидений. Эти образы рождаются изнутри ландшафта, освещая его дробность, крупитчатость - в описаниях дома фермера Меткафа и крохотного городка Гилдси, каналов и рек, подпертых дамбами и словно плывущих над утопающей землей. События предопределены, они сами становятся географическими образами - тут можно сказать о новом, теперь уже образно-географическом детерминизме. Беспросветная флегма и попытки безумия - это фенлендский ландшафт. Свифт мастерски обыгрывает эту линию, иронизируя и шутки ради обсуждая связь повышенной сексуальности фенлендцев с плоскостью их равнин.

Образ водоземья - парящий образ: с высоты птичьего полета, а затем и выше - мы видим уже карту Мира, на которой Фенленд - центр Мира. Его реки - Уош, Уза, Лим - это целые геологические эпохи развития, его бедствия и удачи - образы неповторимой и незабвенной Британской империи, а из глубин Евразии налетает великий Восточный ветер, насылающий болезни и горести. Водоземье становится сквозным географическим образом, охватывающим, сочетающим микро- и

макрокосм, концентрирующим простой человеческий и в

то же время Божественный замысел-умысел проживания и умирания в ландшафте и ландшафтом. Ведь ландшафт, по

сути, есть не что иное, как рельефное пространство судьбоносных географических образов.

Миры сталкиваются: люди Фенленда знакомятся с американскими солдатами из Аризоны, осознавая глубинную непохожесть пространств-образов. "Мир низинный и текучий, мир на грани развоплощения. Такой непохожий (даже и в такой момент, блуждающий огонек любопытства┘) на дикие сьерры, ковбойские утесы и каньоны Аризоны┘" Пейзажи смотрятся друг в друга, географические образы удваиваются и усиливаются, водоземье накладывается на горькую пыль пустыни, проникаясь ей, приобретая дополнительные очертания и ракурсы. Водоземье расширяется бесконечно, впитывая все новые пространства и судьбы.

Возвращение к космогониям. Вернее, вперед к космогониям. Ключевые географические образы обладают гибридными свойствами, они перемешивают образы природных стихий, облекая их в стихии общественных пространств. Они прозрачны и подвижны, подобно медузам: мы буквально видим механизмы "упаковки" пространств на уровне языка, языков. Что это, как не топонимия Судьбы? Скажем больше - география может превращаться в геогонию, когда мощь отдельных географических образов начинает превосходить возможности обычного языка ландшафтных описаний, вызывая "ядерные реакции" в самих пространствах языка.