Пролетарий в философском поиске

В 1930 году Андрей Платонов закончил работу над повестью «Котлован»

Андрей Платонов не сатирик и не сюрреалист,
а истовый искатель истины.
Фото Владимира Захарина

«Котлован» Андрея Платонова (1899–1951) написан 95 лет назад, в 1929–1930 годах. Это было время, когда Россия отреклась от старого мира, со всем плохим и хорошим, что в нем было, и едва ли не на пустом месте создавала иной, никем доселе невиданный мир, которому надо было отдавать себя полностью, без остатка. Здесь нужны были не идеологические штампы, а новая вера. В основе которой была бы истина, понятная всем и ощущаемая каждым как собственная.

Именно этим и занят Платонов в «Котловане», персонажи которого роют огромную яму для фундамента «общепролетарского дома вместо старого города».

В этой повести очевидно полное совпадение интересов автора и героев, когда ни один «не может дальше трудиться... не зная точного устройства всего мира и того, куда надо стремиться». Это знание необходимо для будущего мира, в котором все совершенно новое, не то, что раньше. Смерть, например, там рядовая проблема, которую решат уже в обозримом будущем. «Отчего же тогда Ленин в Москве целым лежит? Он науку ждет – воскреснуть хочет».

Герои «Котлована» мучительно пытаются вернуться в естественную логику бытия и потому всерьез озабочены жизнеспособностью проекта под названием «социализм», который на момент написания повести так долго и настойчиво вторгался в личное, что должен бы уже стать личным для каждого.

Поиск Истины так или иначе присутствует во всех литературных произведениях, но у Платонова ему подчинено все: образность, сюжет, тема.

И это касается всех основных произведений писателя, включая «Котлован». То, что одни воспринимали как злую сатиру (Иосиф Сталин), другие – как сюрреализм (Иосиф Бродский), для Платонова – истового коммуниста, которого приняли в партию, потом исключили и обратно не брали, как он ни старался, – безоглядный, в том числе без оглядки на страх и логику, истовый поиск Истины.

Отсюда внешняя языковая корявость «Котлована» – не от стремления к оригинальности и, разумеется, не от филологического бессилия. Это следствие согласованности, зарифмованности языка писателя со средой, причем не с внешними стилистическими особенностями общения, а с внутренними устремлениями этой среды, когда внезапное, всецелое, ненормальное стремление к точности происходит в ущерб привычному, спокойному желанию прекрасного.

И хотя в подобном поиске автора не интересует красота слога, но лишь относительное приближение к Истине, прекрасной самой по себе, это преображает корявость в метафору, повесть – в поэму. Платонов не следует за литературным языком, а подчиняет его своей задаче. «Как по-старинному брехала собака... точно она существовала в постоянной вечности», но «я здесь не существую... я только думаю здесь», а «некуда жить, вот и думаешь в голову!».

И то же прикосновение к Истине, которое происходит благодаря стремлению к правде независимо от того, устраивает она искателя или нет, дает ответ касательно перспектив социализма, по крайней мере в той форме, в которой его застал Платонов. Выступая как инструмент философского поиска, «Котлован» становится и средством исторического прогноза. Здесь явлено чудо настоящей литературы, способной видеть будущее и тогда, когда явных признаков его вроде бы нет. В стране грохочет первая пятилетка, бушует массовый энтузиазм, а в «Котловане» строительство общего дома превращается в могильник. И называются причины: «вы сделаете изо всей республики колхоз, а вся республика-то будет единоличным хозяйством»; и «дом человек построит, а сам расстроится. Кто жить тогда будет?»; ведь «твердая линия дальнейших мероприятий» – «плохих людей всех убивать, а то хороших очень мало», в то время как «актив колхоза имени Генеральной Линии уже забежал в левацкое болото правого оппортунизма». Словом, «учреждение, граждане, закрыто. Займитесь чем-нибудь на своей квартире»...

Понятно, что такой ответ не предвещал ничего хорошего ни общественному строю, относительно которого был задан, ни человеку, который его вывел, ни произведению, где этот ответ прозвучал – повесть впервые была опубликована в нашей стране только в годы перестройки, через много лет после смерти автора. Но по большому-то счету никуда не делась, не пропала.

Один из самых увлеченных советских читателей – Иосиф Сталин, познакомившись с некоторыми произведениями Платонова, называет его «агентом наших врагов». А затем на квартире Максима Горького, куда он пришел встретиться с советскими писателями (и где назвал их «инженерами человеческих душ»), первым делом осведомился: «А Платонов здесь есть?»

Это очень показательная реакция: чтобы прогнать горькую правду, надо сначала ее услышать. Но без правды – никуда.