Вы же понимаете…

Умберто Эко. Сказать почти то же самое: Опыты о переводе / Пер. с итал. и прочих Андрея Коваля. – СПб.: Symposium, 2006, 574 с.

Книга мэтра европейской гуманитарной науки и автора мировых бестселлеров удивляет скромностью подзаголовка. Она, впрочем, вполне оправданна: романы Эко переведены на десятки языков, а сам болонский профессор, по его собственному признанию, отметился как переводчик всего дважды, переложив на итальянский «Упражнения в стиле» Раймона Кено и «Сильвию» Жерара де Нерваля. Но и при столь немасштабном личном вкладе соображения Эко о переводе заслуживают пристального внимания, поскольку сквозные темы всей ученой биографии итальянского философа и семиотика – взаимопонимание культур и передача смыслов.

«Я решил говорить о переводе, отталкиваясь от конкретных проблем, которые по большей части касаются моих собственных сочинений, и ограничиться упоминанием решений теоретических только на основе этого опыта┘» Такое признание дорогого стоит. Эко ни разу не позволил себе высказаться императивно, но приведенные слова из «Введения» и все дальнейшее изложение показывают, что он отрицает возможность существования некоей общей теории перевода: «┘во многих других случаях у меня возникало подозрение, что теоретик перевода сам никогда не переводил и потому говорит о том, в чем не имеет непосредственного опыта».

Не в бровь, а в глаз! Многолетние славословия в адрес «самой передовой в мире советской школы художественного перевода» были не чем иным, как дымовой завесой для сокрытия печального факта – отрезанности советского социума от европейской культуры. Тысячи переводчиков трудились день и ночь только потому, что без их посредничества ни простой трудовой народ, ни советская культурная элита «не врубались». Естественно, что при столь неустанных и долголетних трудах в переводческом сообществе появились десятки отменных мастеров (и параллельно подвизались сотни халтурщиков, отметим правды ради). Но никакой «передовой школы» и никакой всеобъемлюще-универсальной, наподобие марксизма-ленинизма, теории перевода не сложилось – поскольку сложиться не могло. Перевод – область практики, все его теоретические проблемы лежат в области лингвистики, семиотики и филологии. А «общая теория перевода», которую неоднократно и безуспешно пытались построить, разваливалась немедленно, ибо являла собою нечто вроде учебника теории канатоходческого искусства: даже прилежный читатель такого учебника, вызубривший его параграфы наизусть, при первой попытке пройти по канату неизбежно свернет себе шею.

Как отмечает Эко, перевод сопротивляется «теоретизации» уже тем, что удовлетворительное определение понятия «перевод» дать невозможно – оно будет тавтологичным, опирающимся в раскрытии объема и содержания понятия на само это понятие. А повседневная практика общения миллионов людей, которые, изначально говоря на разных языках, находят интерлингву и вполне успешно понимают друг друга, протекает без предварительного обращения к каким-либо теоретическим обоснованиям. Необходимым и достаточным оказывается желание общаться.

Собственно, вся книга Эко есть собрание чрезвычайно интересных конкретных примеров и ситуаций, анализируя которые профессиональный переводчик сделает для себя множество полезных выводов и прикопит основания для возможных решений. Один из таких примеров – анализ длящихся более полувека попыток создания средств машинного перевода. Техническая задача, близкая по сути к проблеме создания искусственного интеллекта, уперлась в гуманитарный (семиотический) потолок. Средства машинного перевода не усваивают индивидуальный опыт и не распознают контекст – а потому удовлетворительно работают лишь на артефактных объектах, построенных по заданным правилам, т.е. могут сносно перетолмачивать только примитивно-информативные тексты. Любая попытка машинного перевода художественного текста так или иначе порождает смехотворную галиматью: «В Боге, что начинал, поместил небо и массу и масса была без формы и пустота тому назад, и тьма была на лице глубокого. И уайт-спириты Бога передвигались на лице воды┘» (машинный перевод начала Книги Бытия с английского на немецкий и обратно на английский).

Пожалуй, наиболее впечатляющий разбор полетов, сделанный Эко, – это анализ (в 12-й главе книги) попыток перевода «Поминок по Финнегану» Джойса. По отношению к этому феноменальному и головоломному роману понятие перевода теряет смысл – ибо, как точно определил исследователь Сергей Хоружий, «Поминки по Финнегану» написаны на «никаком» языке. Роман этот – художественный космос, покоящийся на базовой матрице английского, но структурированный средствами изобретенного Джойсом особого «внутрироманного» языка мультилингвистических гибридов (около 600 из них – русского корня). Текст настолько поливалентен, что компас переводчика перестает работать – конкретный языковой адрес потерян, послание направлено сразу всем. Роман «Поминки по Финнегану» словно диктует свои условия: хотите – читайте меня таким, каков я есть, а не хотите и не можете – лучше вообще не читайте.

«Сказать почти то же самое». Заглавие книги Эко – без сомнения, наиболее удачная словесная формулировка вроде бы очевидной и в то же время столь неуловимо-ускользающей «абстрактной конкретности» такого явления, как перевод. И доказательство справедливости с виду парадоксального, на деле же истинного утверждения: язык владеет человеком, а не наоборот. Выйти за пределы родного языка, оставшись при этом человеком, – вот что значит сделать перевод. Оценить меру сложности такого деяния и взялся итальянский ученый.