"Так холодно, так страшно, дровосеки"

Габриэла Мистраль. Избранное. - М.: Рудомино, 1999, 288 с.

ГАБРИЭЛА МИСТРАЛЬ никогда не писала стихов вечером. Закат вызывал в ней бурное негодование: "Я ненавижу его косой взгляд домашней воровки, когда она уводит от меня день <...>. Ненавижу его молчаливое коварство, с каким он незаметно сбрасывает свет, лежащий на моих коленях большим сияющим початком".

Что уж говорить о том смутном часе, который скрадывает формы и делает движения плавными? О том, который "зовут робким, хотя на самом деле - это час предательства, <...> земля с ее четко означенными линиями вдруг становится опасной: она точно дорога, что еще торится, она - непроглядна, как морское дно, дерево кажется пирамидой из морских водорослей, волшебной сказкой, а мой каменный дом - чем-то неназванным, в его двери никто не стучится, потому что он, скорее всего, не существует".

Далее следует время бессонницы, искусственного освещения; образы вновь выразимы, а стихи возможны. Однажды расставленные акценты больше не изменятся, поскольку Габриэла Мистраль никогда не противоречила себе.

Антология стихов и лаконичной прозы чилийской поэтессы (1889-1957) подготовлена Библиотекой иностранной литературы в сотрудничестве с посольством Чили. Такие сборники обычно появляются к юбилеям, в рамках более крупных проектов или сопровождаются какой-то иной рациональной привязкой. В нашем случае издательские намерения остаются нерасшифрованными, за исключением неожиданно возникшего желания напомнить российским читателям о первом литераторе - нобелевском лауреате в Латинской Америке (1945).

Разумеется, это наиболее полное отечественное собрание текстов Габриэлы Мистраль, с предисловием, послесловием, статьей Пабло Неруды и качественными переводами. Помимо стихотворений, переведенных О.Савичем в конце 50-х, в книгу вошли более новые переводы, в том числе - сделанные И.Лиснянской. Среди переводчиков прозы - Э.Брагинская и Т.Лысенко, знакомые по сборникам Кортасара и Маркеса.

Впрочем, по языку, на котором принято говорить о Габриэле Мистраль - минимум интерпретации и максимум жеста ("страстность!", "энергия!", "чувство!"), - нетрудно предположить, что в переводах ее тексты не просто проигрывают, но "скорее всего, не существуют". Предметы и понятия, из которых она собирает свой мир, не смешивая красок, должны склеиваться только силой голоса.

Стекло и камень, огонь и весна, сейба и вулкан Осорно, дерево и святая Тереза, Кастилия и радуга, ива и сова - все это устойчивые, излучающие яростный свет явления, по отношению к которым Поэт должен самоопределиться однажды и навсегда:

Спохватываясь, Габриэла Мистраль вписывает в свою энциклопедию новые стихи, названные именами животных и растений:

Так же просто она определяет себя. Получает собственный псевдоним путем нехитрых математических операций, предпринятых в честь любимых поэтов - Габриэле Д"Аннунцио и Фредерика Мистраля. С гордостью перечисляет социальные маски: женщина, учительница, мать. Посвящает материнству выписанные до мельчайших физиологических подробностей поэтические и прозаические циклы, иногда сбиваясь, путая сына с дочерью, чтобы в финале признаться: "Пусть <...> почувствуют глубокую нежность, с которой женщина, воспитывающая на земле чужих детей, смотрит на мать любого из детей мира!". Говорят, о собственных детях она перестала мечтать после личной трагедии, а из ее стихов с тех пор не исчезали потоки, ручьи, водопады слез и постоянная бессонница.

Богатое воображение и дотошная искренность не противоречат друг другу, поскольку стихи - это область должного, где бывают день и ночь, но не бывает сумерек. Отказ считывать незаконченные фразы и непроявленные значения - точка, в которой бурная латиноамериканская витальность соединяется с непреклонным постоянством:

Валите сосны и ломайте ветки,
и пусть огни бегут с горы,
как реки,
вокруг костра тесней кольцо
сожмите,
так холодно, так страшно,
дровосеки!