Петит

УЧЕНИК НАДОЛГО ЗАДУМАЛСЯ

Повесть Ильи Бражникова "Кулинар Гуров" - одно из самых необычных и значительных событий в русской прозе 90-х. Опубликована она была впервые в интернет-журнале "TextOnly" в 1998 году, а теперь наконец издана отдельной книгой - в расширенной редакции.

Текст Бражникова - как бы про детский сад. Только в этом детском саду висит над входом лозунг некоего Гурова "Кулинария - не арифметика" (сразу вспоминается "Не знающий геометрии да не войдет" над воротами школы Платона). Начинается все с того, что из детсада уволили повариху тетю Любу и на ее место приходит повар Филипп, который заводит новый обычай: "индивидуальные занятия". То есть после тихого часа приглашает избранных детей к себе в кухню, похожую на алхимическую лабораторию. И там ведет с ними беседы, больше напоминающие беседы со своими учениками современного мистического гуру - такого, как Гурджиев или герои Карлоса Кастанеды. Происходит совмещение двух планов: с одной стороны, подробно воссозданное детское восприятие мира становится метафорой для понимания мира сегодняшнего, современного, а с другой - жанр мистических диалогов становится своего рода персонажем текста, подвергается деконструкции. По тому, как в тексте совмещены психологическая точность и метафизические аллюзии, Бражников - продолжатель традиции повести Саши Соколова "Школа для дураков".

Вышедшая в "Лимбус Пресс" книга - первое отдельное издание Бражникова, который дебютировал еще в начале 90-х и после завершения "Кулинара" опубликовал большие фрагменты двух позже написанных романов - "Сна в седьмой комнате" в альманахе "Контекст 9" и "Москвы конечной" в том же "TextOnly".

ПСИХОПАТАЛОГИИ ЛЮБОВНОЙ ЖИЗНИ

Проза Рады Полищук - женская не по какому-то особому способу письма, а по отбору событий: самое главное, что происходит в жизни ее героев, - это любовь, нелюбовь и воспитание детей, а работа, например, практически никакого значения не имеет, хотя все они где-то и работают. Бытовых примет тоже почти нет (любые реалии вводятся только при крайней необходимости), поэтому тексты Полищук больше напоминают притчи. Но эта "женскость" у Полищук - осознанная и радикальная эстетика, и единственный аналог ей в современной прозе - мужской: лучшие тексты Полищук напоминают самые пессимистические рассказы Константина Плешакова. Произведения Полищук, кроме заключительного, большого "Романа-миража", сложно назвать рассказами или повестями: по длине - скорее рассказы, но событий в каждом из них происходит так много, что вроде бы это уже повесть. Постоянный сюжет - невозможность и неизбежность связи между людьми, существующие всегда, как родовое проклятие,- отчего тексты Полищук отчетливо отсылают к греческим мифам.

От мелодрамы спасают иррациональность, инстинктивность, навязчивость рефлексий и привкус психопатологии. Но герои Полищук не больны, или, точнее, больны не больше любого другого человека. Исцеление души и тела, исцеление от разделения человека на безнадежную любовь и бессмысленный секс невозможно, потому что это разделение есть испытание, длящееся, пока человек живет на земле.

Если считать, что существует женская проза, особая не эстетически, а только психологически, то в русской женской прозе Рада Полищук - автор самый беззащитный и самый прямолинейный. Читать ее трудно, но трудность искупается ощущением: ничего другого, кроме этого, вот сейчас происходящего текста, Рада Полищук написать не могла. Текста о том, как страшна и неотвязна готовность человека к одиночеству, и как при этом невозможно оставить никого из тех, кто тебе по-настоящему близок.