Татьяна Бек Афанасий Фет, часто посылавший свои только что созданные творения Льву Толстому, однажды потряс графа тем, что свежий поэтический шедевр - трагический, ночной, иррациональный - был записан летящим почерком┘ Был записан на обороте его же, Фета, хозяйственных подсчетов (плата за керосин) - скрупулезных и столь экономных, что даже Лев Николаич поразился контрасту меж небесной и земной ипостасью автографа. На самом деле он просто столкнулся с ярко выраженным феноменом "лирического героя" (сам термин возникнет позже: с нелегкой руки Тынянова - в связи с Блоком), нередко попадающего в смешные истории при неразличении с автором┘ Он, автор, может днем как заядлый помещик экономить на керосине, а ночью мистически сгущаться до себя другого, до себя-мифа, до себя лучшего, или худшего, или даже антагонистичного.
Эта и многие еще истории вспомнились мне при чтении теоретической статьи Инги Кузнецовой "Поэт и лирический герой: дуэль на карандашах" ("Октябрь", 2004, # 3) - рекомендую к прочтению. В этом эссе (сразу видно, что писал и поэт, и филолог) разбросаны догадки о психологии творчества: лирический герой как Тень, в которой воплощены тайные свойства эго┘ он же как маска┘ он же как квинтэссенция "мы", то есть своего поколения┘
Может лирический герой выступать и как тест: каков нынче уровень критики и публики? С тем же Фетом произошла такая передряга. Он в 1890 году написал стихотворение "На качелях", где поведал о том, как "опять в полусвете ночном / средь веревок, натянутых туго, / на доске этой шаткой вдвоем / мы стоим и бросаем друг друга┘" Критика не замедлила: "Представьте себе семидесятилетнего старца и его "дорогую", бросающих друг друга на шаткой доске┘ Как не обеспокоиться за то, что их игра может действительно оказаться роковой и окончиться неблагополучно для разыгравшихся старичков!" Фет комментировал этот комментарий так: "Сорок лет тому назад я качался на качелях с девушкой, стоя на доске, и платье ее трещало от ветра, а через сорок лет она попала в стихотворение, и шуты гороховые упрекают меня, зачем я с Марьей Петровной качаюсь".
Шуты гороховые - к вопросу о критике. Но это еще что! Читатели и особенно читательницы порою так простодушно отождествляли (-ют?) автора с лирическим героем, что переходили (-ят) к прямым оппозициям. У Бальмонта было знаменитое стихотворение: "Хочу быть дерзким, хочу быть смелым┘/ Хочу одежды с тебя сорвать!.." Так вот, одна провинциальная акушерка сочинила "Ответ Бальмонту", где приложила стиховые гротески к себе лично и за словом в карман не полезла: "Хочу быть твердой, хочу быть гордой, / хочу мужчин к себе не подпускать!" Не слабо?
Современники частенько путают лирических героев и их создателей. Молодую Ахматову упрекали в том, что она, дескать, заявляет: "На коленях в огороде / лебеду полю", - а сама огородных работ чужда и на практике лебеду от полыни не отличает. Когда же она, верней, ее лирическая героиня, призналась, что "муж хлестал меня узорчатым, / вдвое сложенным ремнем", - то литературная общественность удивленно ахнула, а Гумилев прослыл на всю Россию садистом. (Апокалипсисом таковой "путаницы" стала то ли монахиня, то ли блудница из исторического доклада Жданова - и тут уже не до шуток.)
Да┘ Если в Золотом и в Серебряном веках поэт и лирический герой, бывало, встречали недопонимание, то в советские, иных металлов, времена они же, бедолаги, подвергались суду, более суровому и конкретному. Дисциплинарные казусы происходили с Глазковым и Сапгиром, Галичем и Высоцким, позднее - с Еременко. Администрация, реализуя метафоры и подшивая гиперболы в личное дело, упрекала лириков в аморалке, в присвоении чужого опыта, в нарушении общественного климата.
Нынче и критика, и публика почти смирились с дистанцией меж автором и лирическим героем (а может, просто критика-публика потеряла к нам прежний интерес?), и если поэт заявляет, скажем, что он "вырос на могиле вверх ногами", то к нему не спешат со смирительной рубашкой┘ В основе лирики априори - умножение на сто, суперсгущение красок и право на безбилетный проезд в направлении любых бездн. Что не исключает полной трезвости стихотворца в свободное от вдохновения время. Хотя случаются и сложнейшие коллизии обратного рода: стих может начать перекантовку внетекстового пространства - образы, условно говоря, возьмут и взбаламутят счет за иссякающий керосин.
В общем, что касается автора и лирического героя, то здесь взаимоотношения куда сложнее, чем меж прототипом и персонажем в документальной прозе. При входе в поэзию вешаем вывеску: "Осторожно: не отождествлять".
