Словесный туман и кочерыжка смысла

Борис Пастернак бывал и зачинщиком литературных войн, и их жертвой. Фото Валерия Авдеева. 1943

Новая книга Анны Сергеевой-Клятис из серии «ЖЗЛ»  (о книге того же автора «Пастернак в жизни» читайте в  «НГ-EL» от 28.05.15. – «НГ-EL») не традиционное жизнеописание, охватывающее период от рождения до смерти героя, а зачастую и посмертную память. Исследователь детально разобрала четыре темы («узла») из жизни нобелевского лауреата: отношения с родственниками, женщинами, коллегами по цеху и с властью.

Автор подробно излагает непростые отношения поэта Бориса Леонидовича Пастернака (1890–1960) с коллегами по цеху. Да, с одной стороны, многие поэты и писатели принимали его творчество, восхищались им, как, например, Марина Цветаева или – до поры до времени – Николай Асеев. Но имели место и литературные войны. В ряде случаев их зачинщиком выступал сам Пастернак. 

Так, он резко порвал свои связи с объединением Левый фронт искусств (ЛЕФ), созданным по инициативе его друга Владимира Маяковского. Он открыто говорил, что ЛЕФ «удручал и отталкивал меня своей избыточной советскостью. Т.е. угнетающим сервилизмом. Т.е. склонностью к буйствам с официальным мандатом на буйство на руках». А в письме к Цветаевой признавался: «Я никогда не понимал его пустоты, возведенной в перл созданья, канонизированное бездушье и скудоумье его меня угнетали». При этом Борис Леонидович менее всего хотел, чтобы литературный скандал с «фронтом» коснулся его отношений с Владимиром Владимировичем. Пастернак стремился и автора «Облака в штанах» вывести из-под тлетворного влияния объединения, долгое время пребывавшего в перманентном кризисе.

Анна Сергеева-Клятис. Пастернак. – М.: Молодая гвардия, 2015. – 368 с.

В ряде случаев Пастернак сам становился «жертвой агрессии». Исследователь пишет о скептическом отношении к автору «Близнеца в тучах» поэта и литературного критика Владислава Ходасевича. Последний в числе прочего вспоминал: «Однажды мы с Андреем Белым часа три трудились над Пастернаком и весело смеялись, когда после многих усилий вскрывали под бесчисленными капустными одежками пастернаковских метафор и метонимий – крошечную кочерыжку смысла». В другой рецензии Ходасевич еще более резок: «Читая Пастернака, за него по-человечески радуешься: слава Богу, что все это так темно: если словесный туман Пастернака развеять – станет видно, что за туманом ничего или никого нет». По мнению Сергеевой-Клятис, если бы Ходасевич, скончавшийся летом 1939 года, дожил до появления сборника «На ранних поездах» (1943), то его оценка стихотворений Пастернака изменилась в лучшую сторону. Думается, подобная гипотетическая переоценка могла быть возможна с появлением «Стихотворений Юрия Живаго». Косвенно это подтверждается их высокой оценкой друга и последователя Ходасевича историка культуры Владимира Вейдле.

Столь доскональный разбор литературных войн, предпринятый Сергеевой-Клятис, не только возвращает нас в прошлое, но и позволяет посмотреть на нобелевского лауреата как на живого человека, а не классика. Тем более сам Пастернак, как мне рассказывали знавшие его, лишь в конце жизни понял собственное значение и вес в литературе. Может быть, потому, что слова (а по сути – девиз) «Но пораженья от победы/ Ты сам не должен отличать» – это изречение настоящего гения. Который, по мнению философов от Платона до Ницше, не различает жизнь и творчество. 

Другой нобелевский лауреат Иосиф Бродский также свои стихи и книги иначе как «стишками» и «книжками» не называл. Что можно сказать? Тоже гений.