0
6095
Газета Персона Печатная версия

03.08.2022 20:30:00

Упырь не упырь, Мизгирь не Мизгирь

Владимир Микушевич о «Фаусте» Гете и «Фаусте» Пастернака, о канцонах Петрарки и правилах хокку

Тэги: поэзия, перевод, хокку, вийон, петрарка, шекспир, свифт, гете, гофман, бодлер, рембо, шопенгауэр, поль верлен, уильям блейк, маршак, сапфо, фауст, лессинг, мандельштам, пастернак, блок, баскервиль

Владимир Борисович Микушевич (р. 1936) – поэт, прозаик, переводчик, религиозный философ. Родился в Москве. Окончил Московский государственный педагогический институт иностранных языков им. Мориса Тореза. Преподавал в Литературном институте им. А. М. Горького, Институте журналистики и литературного творчества, читал лекции в МИФИ, МАрхИ и других вузах. Переводил Кретьена де Труа, Вийона, Петрарку, Шекспира, Джонатана Свифта, Гёте, Новалиса, Эйхендорфа, Гофмана, Гёльдерлина, Бодлера, Рембо, Рильке и др. Автор книг «Крестница Зари: Стихотворения и поэма (1989), «Сонеты к Пречистой Деве. 1-е изд.» (1997), «Бусенец: Стихи» (2008), «Сонеты к Татьяне (2008), «Голуби-свидетели: Стихи» (2013) «Сам-Град: Книга стихов» (2016), «Ток: Стихотворения» (2019), романов «Будущий год» (2002), «Воскресение в Риме» (2005), «Таков ад. Новые расследования старца Аверьяна» (2012), «Власть и право: Соблазн и угроза тоталитарной демократии» (1998), «Пазори. Кн. 1.» (2007), «Пазори. Кн. 2.» (2007). Ведет авторскую программу на телеканале «Культура» «Магистр игры». Лауреат Премии принца Ангальтского, герцога Саксонского за распространение немецкой культуры в России, Премии посольства Франции, премии «Мастер» Гильдии «Мастера литературного перевода».

поэзия, перевод, хокку, вийон, петрарка, шекспир, свифт, гете, гофман, бодлер, рембо, шопенгауэр, поль верлен, уильям блейк, маршак, сапфо, фауст, лессинг, мандельштам, пастернак, блок, баскервиль «Вселенная в песчинке видней. Небо – в цветке лесном. Бесконечность – на ладони твоей...» Уильям Блейк. Иерусалим. Около 1820 года. Йельский центр британского искусства

Владимира Микушевича большинство знают как переводчика (биографии гласят: «создал целую библиотеку мировой литературы в собственных переводах»), но он также прозаик, философ, поэт. Помимо всего этого, ведет на ТВ передачу «Магистр игры». А еще он всю жизнь писал трехстишия, и в 2021 году у него вышла книга «Русские хокку». Об отличии русских хокку от японских, Бориса Пастернака от Михаила Лозинского и о том, что собака Баскервилей до сих пора жива, с Владимиром МИКУШЕВИЧЕМ побеседовал Николай МИЛЕШКИН.

– Владимир Борисович, давайте поговорим о вашей новой книге «Русские хокку». Когда вы впервые столкнулись с хокку? Когда вы сами начали писать хокку?

– Вы знаете, я начал писать что-то подобное еще до того, как узнал, что существует такая форма. Мои самые ранние стихи, связанные с русской загадкой, о чем я говорю во вступлении к этой книге, весьма напоминали хокку. Хотя они были рифмованные и еще не были трехстишиями. «Упырь не упырь,/ Мизгирь не мизгирь,/ Над белой дорогой/ Месяц двурогой». Это одно из моих первых стихотворений. И другое: «Пел тебе соловей – оказался разбойником; Друг вином напоил – оказался покойником;/ Побратим твой ненашим брат единоутробный,/ И не конь под тобою, а камень надгробный». Это мои самые первые стихи, когда я еще очень смутно знал хокку. По-настоящему я познакомился с хокку в английских и французских переводах. Они мне открыли своеобразие этого жанра. Но конечно, многое я узнал и из переводов Веры Николаевны Марковой. Она переводила довольно точно и поэтично, хотя не всегда воспроизводила форму хокку. Для меня открытием стала именно эта форма. Сочетание 5–7–5 слогов открыло передо мной новые перспективы. Когда это произошло – я затрудняюсь сказать о любом моем стихотворении. У меня такое ощущение, что это было всегда. Шопенгауэр говорил, что стихотворение существует в языке задолго до написания, поэт просто угадывает его. Так они меня посетили, в конце концов возникла книга, и время от времени они продолжают меня посещать.

– Вы сказали, что ваши тексты существуют всегда. Следовательно, ваша задача как поэта только очистить лишнее. Можем ли мы подробнее поговорить об этом?

– Современные пишущие стихи люди (не хочется называть их поэтами, потому что поэтов всегда очень мало) думают, что это они сочиняют. Когда человек думает, что это он сочинил, как правило, у него ничего не получается. Дело в том, что поэзия перестала быть формой литературы. Это произошло уже во времена Верлена, когда он написал Art poétique – «Поэтическое искусство». Вы помните? – «Стих – всеблагая неизвестность,/ Так ветер запахами пьян,/ Минуя мяту и тимьян,/ Все остальное лишь словесность». У него – littérature, Пастернак так и перевел – «литература», я перевел – «словесность». Это именно «всеблагая неизвестность». Человек живет в стихии поэзии, он постоянно повторяет про себя другие стихи, которые запоминает наизусть невольно, не потому что заучивает. Он купается в этой стихии и неожиданно находит там свою отдушину, то, что предстоит написать ему. Это уже есть, уже ждет его, хотя, несомненно, его личность тоже предусмотрена в этом таинственном «здесь». Тогда возникает поэтическое произведение. Возникает оно все реже и реже, потому что необозримое море мировой поэзии, несомненно, воздействует на каждого. На кого оно не воздействует, тот заведомо ничего не напишет.

– Как бы вы коротко определили своеобразие хокку?

– Хокку, наверное, самое короткое стихотворение в мире, и тем не менее хокку – это не миниатюра. Хокку лаконично, но монументально. Потому что каждое хокку – это то, что в данный момент остается от всего мира. В каком-то смысле с хокку перекликается известное четверостишие Уильяма Блейка: «Вселенная в песчинке видней./ Небо – в цветке лесном./ Бесконечность – на ладони твоей./ Вечность – в миге одном...» Мой перевод отличается от перевода Маршака, как вы видите. Это явное европейское предчувствие хокку.

– На презентации вашей книги в арт-проекте «Бегемот Внутри», вы говорили о том, что русское хокку отличается от японского по многим параметрам, в том числе русское хокку как бы рождается из русских загадок. Если можно, расскажите об этом подробнее.

– Мы мало внимания обращаем на то, какое значение имеют для нас русские загадки. А между тем каждая русская загадка разворачивается в поэму, чуть ли не в эпос. Например – «Белая кошка лезет в окошко». Подумайте, какая это жутковатая картинка. Это утро, ничего особенного. Но если вы скажете, что это утро, загадка перестанет быть загадкой, поэтическим произведением. Еще более эпическое произведение – «Черная корова весь мир поборола». Это восходит, может быть, к ведам. Или тот пример, который я приводил на вечере: «Поле немеряно, стадо не считано, пастух рогатый». «Стадо не считано, пастух рогатый» – я узнавал в детстве, и мне было от этого жутковато. Если сказать, что это месяц и звезды, все исчезает. В загадке самое главное не разгадка, а она сама. В загадке представлено несказанное мира. А поэзия, по-моему, это путь от слов, которые все употребляют, которых много, через несказанное, к Слову. Это может быть вообще единственное слово, но у каждого, кто его обретает, оно другое.

– Следите ли вы за теми, кого в последнее время стало модно называть хайдзинами – теми, кто пишет хайку на русском языке?

– Нет, не имею сил. Мне кажется, им только кажется, что они пишут хайку. Большинство из них не соблюдают правил. Они воображают, что это стихотворение из трех строк. Это большая ошибка.

– Почему вы считаете это ошибкой?

– Потому что, собственно говоря, три строки это не хокку. Я приводил в пример гениальное трехстишие Пушкина: «Счастливый юноша, ты всем меня пленил:/ Душою гордою и пылкой и незлобной,/ И первой младости красой женоподобной». Это трехстишие. Стихотворение называется «Сапфо». В этом вся история Сапфо, вся ее трагедия и вся ее любовь.

– Почему для вас важно сохранять количество слогов?

– Не знаю. Это что-то странное, таинственное. По-моему, никто не может этого объяснить. Это какое-то магическое соотношение. А почему в сонете важно 14 строк? Можно ведь писать стихи с абсолютно разным количеством строк. Тем не менее вот уже 800 лет мы пишем сонеты.

– Вы перевели на русский язык большое количество авторов. Над чем вы сейчас работаете?

– Я работаю над переводом канцон Петрарки. И еще я не совсем завершил работу над переводом «Фауста». Я сделал поэтический перевод, но еще предстоит написать комментарии и большую статью, которой я сейчас все время занимаюсь. Я придаю «Фаусту» несколько другой смысл, не тот, который придавали ему до сих пор. У меня главная мысль в том, что Фауст спасается. Это оригинальная идея Гёте, у всех остальных он гибнет. Замысел Фауста спасающегося был у Лессинга, но он не успел его осуществить. У него все проще: Фауст спасается в силу своего бескорыстия. Это просто интеллектуал, которого Бог спасает за бескорыстное стремление к познанию. У меня же Фауст спасается любовью Гретхен. Гретхен – главная героиня этого произведения. Она – та вечная женственность, Das Ewig-Weibliche, которая спасает Фауста.

– Когда вы беретесь кого-то переводить, что является для вас самым главным импульсом? То, что другие переводы вас не устраивают? Или то, что хочется перевести автора на современный язык?

– Для меня нет таких проблем. Для меня существует только произведение. Я перевожу, когда возникает ощущение, что я это написал, и хочу написать по-русски. Помните, у Мандельштама? Этого нет по-русски, но это должно быть по-русски. Но для меня это не должно быть, а уже есть по-русски, и я записываю по-русски, как умею.

– Передача «Магистр игры» на телевидении пользовалась большой популярностью. Я слышал, что записано еще несколько сюжетов. Вы можете рассказать об этом?

– Нет, я предпочитаю, чтобы их увидели на экране. Там будет, например, сюжет о Блоке – «Кто мчится по ржи». У Блока была запись: «Это она мчится по ржи, с нами крестная сила». Ужасная легенда. В Шахматове я видел эти самые ржаные поля, действительно, это жутковато и привлекательно. Там также будут собака Баскервилей и собака Тургенева. Я считаю, что собака Баскервилей на самом деле не была застрелена. Она убила очередного Баскервиля (ведь Стэплтон тоже Баскервиль), и она продолжает бегать по болотам. Это некая традиция, которую я стараюсь рассмотреть подробнее. А собака Тургенева в его рассказе, наоборот, спасает своего хозяина.

– Вы переводите очень много. Скажите, остается ли время на свои стихи? В каких взаимоотношениях находятся переводы и свои стихи?

– Это одно и то же, произведения разных жанров. Собственные стихи остаются – все-таки у меня вышло восемь книг стихов.

– То есть для вас нет проблемы, что переводы как бы съедают поэта?

– Нет. Это, может быть, даже недостаток моих переводов, но для меня это тоже собственные стихи. Как я сказал, должно быть ощущение, что я когда-то это написал. Бывает очень странно, когда это, например, арабский поэт, бедуинский, в пустыне, и вдруг я чувствую, что это был я.

– Есть такое общее место – сравнивать метод перевода Лозинского как более точный, но менее эмоциональный, и метод Пастернака, который формально может не очень совпадать с оригиналом, но зато в нем чувствуются эмоции. К кому из этих переводчиков ближе ваш метод и существует ли для вас это разделение?

– Я, мне кажется, учусь и у того, и у другого. При этом я помню, что у Пастернака в большинстве случаев это его собственные стихи. В особенности это касается «Фауста». Есть «Фауст» Гёте и есть «Фауст» Пастернака. Что касается Лозинского, то это великолепная школа русского языка и русского стиха, но, к сожалению, этим переводам, на мой взгляд, не хватает поэзии. Это литература, а я сам только что указал, что поэзия это «всеблагая неизвестность». Вот этой «всеблагой неизвестности» Лозинскому не хватает. Что такое поэзия? Это путь от слов через несказанное к Слову. У Лозинского несказанное исчезает.

– Если говорить про Лозинского, то у него, с вашей точки зрения, исчезает «несказанное», и в то же время вы говорите, что у Пастернака – это просто его собственные произведения.

– Это не просто, это очень сложно на самом деле.

– Но это Пастернак, а «Фауста» там нет?

– Нет, это не значит, что «Фауста» нет. Фауст есть у всех, между прочим. Фауст есть даже и у вас. Вы сами не замечаете, как Фауст есть у вас. Фауст – явление мировой поэзии, это универсальная тема, универсальная стихия. Это очень сложный вопрос, его в двух словах не исчерпаешь. У Пастернака, конечно, есть «Фауст». Но это не тот «Фауст», и не весь «Фауст». На то, что есть весь «Фауст», не претендую и я. Я раскрыл только эту сторону – вечная женственность, которая его спасает.

– Меня восхищает, что вы постоянно пишете посвящения своей супруге, и они полны нежности, теплоты. Как этого добиться?

– Я никогда не «добиваюсь», чтобы писать стихи. Наоборот, я все делаю, чтобы не писать их, потому что я тем самым нарушаю переводческие сроки и сроки других работ. Это они добиваются, а не я. И я надеюсь, что когда-нибудь «Сонеты к Татьяне» мы обсудим в арт-проекте «Бегемот Внутри». Они обращены к пушкинской Татьяне и в то же время к моей супруге – Татьяне Владимировне.


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Трагическая участь Мельпоменуса Джонса

Трагическая участь Мельпоменуса Джонса

Стивен Батлер Ликок

Чем может обернуться затянувшийся дружеский визит

0
369
Штурмовали небеса

Штурмовали небеса

Дмитрий Нутенко

Леденящая душу музыка и зловещие, будто из картины ужасов, стихи Бориса Слуцкого

0
285
Ты уголек, я огонек

Ты уголек, я огонек

Александр Балтин

Собственная версия реальности Наташи Кинугавы

0
283
Это чудный поэт

Это чудный поэт

Вячеслав Огрызко

Николай Рубцов: жил неприкаянно, никогда не имел достатка, и быт его был вечно необустроен

0
760

Другие новости