До самой последней черты

В каре, на площади Сенатской. Василий Тимм. Декабристы на Сенатской площади. 1850. Эрмитаж

Весна над Рузой

Там, где лещина да болотина,

И бор густой до окоема,

Опального поэта Родина,

И бабушкиных сказок дрема

Здесь, где сошлись дороги узкие,

В полях заснеженных блуждая,

Все бродят костяки 

французские,

От града Рузы – до Можая…

Купецкий город сладко почивал.

(Здесь в пятницу гуляла 

ярмарка.)

В рядах обжорных ели сочиво.

И пили хмель казенный 

чарками.

И были горожанки в панике

От удалых гусарских 

выстрелов.

И продавали мед и пряники

Засевшие в лабазах 

выкресты…

А в это время в Шереметево

И в Комлево и в Осташёво

По окончанью года третьего

Войны,

цвели сады вишнево

И в храм собравшись 

Воскресения,

Надев с опушкою мундиры,

Впервые про «Союз спасения»

Вели беседы командиры.

И досягнуть мечтали – 

лучшего.

И правили балы и свадьбы.

А домочадцы ждали – Тютчева

У тетушки, в стенах 

усадьбы…

Когда весна стоит над городом,

Когда на сердце петь охота,

В рубашке с растворенным 

воротом

Стучись в заветные ворота.

К той, что была судьбой 

обещана,

И снилась напролет, наверное,

От Сретенья до Благовещенья,

От Благовещенья до Вербного!

Зимняя епитимья

Господь молчанье наградил…

И руки выронили стилос.

Пока поэзия постилась,

Ко мне никто не приходил?

Чье там копыто у крыльца?

Откуда тянет запах серы?!

И снова кружат дум химеры.

И веки – тяжелей свинца.

Увяла в Болдине трава.

Листва осенняя сгорела,

И льдом отрезав дух от тела,

Зима, ты, кажется, права?

Что мне осталось? Побелеть,

Пустив за верою порошу.

И лишь сибирских трактов

 ношу

Судеб любимых женщин петь?

И сына пить за упокой.

В каре, на площади Сенатской,

Он принял смерти кубок 

братский

Простреленной свинцом рукой.

Дыханье смрадное в ночи…

Но языки капелей – сахар

снегов слизнут.

Поставь без страха

На подоконник три свечи.

Гляди в туманное кольцо

На святки, гульбища, коляды

И жди…

Из Северного ада

Проглянет вешнее лицо!

И разомкнет Господь уста.

И разомкнутся реки к устью.

И вновь потянутся над Русью

Стрижи в заветные места.

И грянет первый гром вдали,

И промелькнет в прогале вербы

Весна с глазами Натали

И с нежной поступью 

Эвтерпа!

Сибирский моряк. Монолог кавалергарда

Французская шляпка, вуаль.

Фигура, обвитая флером...

Гори же моя этуаль,

Гори над острожным забором.

За Нерчинском – только Восток.

А мысли уносят на запад.

Где в прошлом – шампани 

глоток,

Где в прошлом – волос твоих 

запах.

Но Бог не услышит молитв.

Отплясана жизни мазурка.

Он крепок пока – монолит

Гранитных столпов 

Петербурга.

Штыков ощетиненных сталь.

Халат арестантский, 

куртина.

Гори же моя этуаль.

Звезда декабриста – Полина!

До самой последней черты

Не будет лукавей кошмара:

Острог предвесенней Читы,

Венчание в церкови старой..

Кольцо из чугунной цепи.

Взахлеб поцелуй на морозе.

Конвойного оклик: «Не спи!»

И сани невесту увозят.

Я клятву свободе сдержал.

Имперская служба постыла.

Всеобщего счастья желал,

А счастья себе – не хватило.

Кандальная злая печаль.

Набухшая почками верба...

Гори же моя этуаль.

Даруй вдохновенье – Эвтерпа!