Пожалуйста, добавьте больше света

Порою книги давние читаю… Иван Куликов. Портрет старообрядца (Старик за чтением). 1911. Муромский историко-художественный музей

Чтоб дни твои продлились на земле,

Ходи смиренномудрым перед Богом,

Не вороши, не тереби, не трогай

Того, что не проявлено во мгле.

О чем тревожиться, когда с тобою Бог,

Когда неразделим ты с целым миром?

Ржавеют обветшавшие кумиры

В пыли давно покинутых дорог.

И зреньем не насытились глаза,

Не насладились уши песнопеньем,

Манит к себе янтарная лоза,

И тело не пресытилось движеньем.

Под тихую мелодию без слов

Иду вперед без страха и оглядки,

И пусть со мной судьба играет в прятки,

Разгадывать не стану вязь из снов.

Как в юности, душа светла, легка

И вечности распахнута навстречу,

И ничего не жаль в последний вечер,

Вот только – люди, птицы, облака…

* * *

Я думал, чувствовал, я жил,

мечтал, любил, страдал, дружил,

знал горе и беду,

но ведь и радость тоже знал,

гармонии ловил сигнал

и с ветром был в ладу.

И ветер звуки приносил,

и об одном лишь я просил –

чтоб было мне дано

обрывки слов слагать в стихи

и извлекать из шелухи

поэзии зерно.

И это счастье, этот свет

мне осветил десятки лет,

и если что-то жаль,

то детский лепет, женский бред,

след тайны в дымке сигарет,

прощания печаль –

ничто не вечно под луной,

поэтому не ной,

не хнычь, не бойся, не дрожи,

не умирай во лжи.

Есть только здесь и лишь сейчас,

и всё, что можешь в смертный час, –

будь честным пред собой,

и зная, что бессмертья нет,

благослови угасший свет

немеющей губой.

* * *

Ведь это, право, не беда,

что вновь мы на год постарели,

такое с нами иногда

случается, на самом деле.

И я не стал бы тосковать,

об этом и писать неловко,

но как-то грустно сознавать,

что кончится командировка,

и здесь, на трепетной земле,

где было зыбко и тревожно,

в мерцающей полночной мгле

проснуться будет невозможно.

И только изначальный свет,

неизъяснимый свет творенья,

проявится сквозь бездну лет

мелодией стихотворенья.

Но за закатом вновь восход,

и жизнь еще, как прежде, длится,

и наступает новый год,

и пусть душа не убоится.

* * *

Как вы живете?

Да почти как Гёте:

Есть кров, есть стол,

Больничная кровать,

Всё хорошо, вот только всё в тумане,

А если говорить об Эккермане,

Давненько Эккермана не видать.

Отвлекся он, знать, есть дела другие,

Да и чернила нынче дорогие,

Есть мысли, но их некому писать,

А впрочем, и записывать не стоит,

Вот жил старик, был зело мудр и стоек,

И книг полно, да стоит ли читать?

Вот разбрюзжался, то не то и это,

Брюзжанье не занятье для поэта.

Всё хорошо, прав Гёте: больше света,

Пожалуйста, добавьте больше света!

Где стол? Где книги? Ручка?

Где кровать?

* * *

Жизнь в целом прожита, осталась

Краюшка малая, но тем ценней она,

В ней сгусток нежности, любовь, испуг, 

усталость,

Осадок, неизбывная вина

Пред всеми, с кем дружил, и кто мне верил,

И с кем потом по жизни разошлись,

За кем уже давно закрылись двери

В другую, мне неведомую жизнь.

Расчетам и просчетам вопреки

Люблю, дружу, работаю, мечтаю,

Порою книги давние читаю

И вглядываюсь в линии руки.

Вот линия любви, а вот – ума,

Даны мне при рожденьи, задарма,

Но как же отдалились друг от друга.

Любовь – уму неверная подруга,

Как далеко расходятся пути,

Единства на ладони не найти.

Что длится дольше – жизнь или любовь?

Ум без любви бесплоден и опасен,

И жизни дар заведомо напрасен,

Когда холодная течет по жилам кровь.

* * *

Я смерть не жду. Зачем? Она придет,

появится в свой срок без промедленья,

у ней совы особенное зренье,

тончайший слух, крадущийся полет.

У ней свои задачи, ведь она

скользит сквозь время, постигая вечность,

а мне по нраву тихая беспечность

природы, что очнулась ото сна.

Я связан с бесконечностью иначе,

здесь и сейчас я лишь звено в цепи,

диаметр, умноженный на пи,

к рожденьям бесконечным предназначен.

Но как бессмертье обрести суметь?

Ведь, чтоб воскреснуть, надо умереть.

* * *

Эту жизнь, что так случайна,

Беззащитна и нежна,

Эту сладостную тайну,

Что опасна и нужна.

Этой смерти неизбежность,

Подводящую черту

Подо всем, и свет, и нежность

Погружая в темноту.

Этой жизни пенной брагу,

Этот вдох и этот стон,

Эту слабость и отвагу

Всех, кто любит и влюблен.

Этой юности беспечность,

Что стремится только в вечность,

Каждый случай, что годится

Для того, чтобы родиться,

Я, шагающий по краю,

От души благословляю.