Высокие цены на нефть не панацея для России

Парадоксально, но факт: подъем экономики так и не развеял ощущения неуверенности. И дело не в "привычке к плохому" и не в политических эскападах властей. Дело в отсутствии ключевого, фундаментального условия развития нормальной экономики - защиты прав собственности.

Реформаторы с видимым удовольствием говорят о незыблемости этих прав, но их разговоры касаются едва ли не самого незначительного элемента проблемы - защите прав миноритарных акционеров. Интересы же наиболее важных для России инвесторов - мажоритарных, контролирующих заводы, - для реформаторов, похоже, просто не существуют. По крайней мере они настойчиво игнорируют обе проблемы, порождающие незащищенность собственности: криминальный характер банкротства (иногда возникает ощущение, что закон о нем писался бандитами и для бандитов - хотя и на деньги международных финансовых организаций) и недееспособность суда.

В результате передел собственности стал самым прибыльным из легальных видов бизнеса. Интенсификация этого передела вызвана улучшением экономической конъюнктуры. Когда нефть стоила гроши, а раздавленная дефолтом страна раскачивалась на краю финансовой пропасти, крупнейшим бизнесменам нужны были билеты на самолет, а не заводы.

Но когда флегматичный Примаков за ухо отвел Россию от края и экономика начала восстанавливаться, интересы изменились. Когда же посткризисное восстановление переросло в промышленный и инвестиционный бум (инвестиции в промышленность в первой половине 2000 года выросли на 36,7%), вчерашние индустриальные Золушки превратились в сказочных принцесс, приносящих сотни миллионов долларов. И пошла охота.

Передел собственности становится хаотической "войной всех против всех" и начинает грозить каждому предприятию вне зависимости от его финансового состояния. Итог - общая дезорганизация экономики. Пока нефть дорога, а услуги естественных монополий дешевы, это не страшно. Но, когда ситуация изменится, накладные расходы на защиту предприятий способны оказаться тем камнем на шее, который утянет Россию в пучину новой катастрофы прежде, чем та успеет понять, что происходит.

Наиболее эффективный механизм передела собственности - банкротство. Об интенсификации передела собственности можно судить по динамике дел о несостоятельности: в 1999 году их было возбуждено около 10 000, а за первые полгода 2000 года число таких дел в пересчете на год дало рост почти в полтора раза.

Приемов, позволяющих законно захватить предприятие, масса - вплоть до перечисления на его счет суммы, мизерной с точки зрения предприятия, но достаточной для возбуждения процедуры банкротства. Прелесть операции в том, что между квартальными отчетами бухгалтерия следит за непонятными расходами, а не доходами. В итоге предприятие, не заметив необоснованного перечисления, не возвращает его в предусмотренный законом срок - и "на ровном месте" оказывается несостоятельным должником.

Когда арбитражный суд назначает временного управляющего, который должен провести собрание кредиторов для назначения внешнего управляющего, временный управляющий подконтролен только назначившему его судье. Даже если не рассматривать возможность злоупотреблений, оказывается, что судье сложно признать неправомерность его действий, что бы тот ни натворил, ибо судья признает тем самым и собственную ошибку.

В результате среди безнаказанных "художеств" временных управляющих оказываются совершенно удивительные действия типа подделки решения проводимого им собрания кредиторов. Действительно, ну и что, что кредиторы решили назначить внешним управляющим Иванова? Оказывается, если временный управляющий впишет в протокол Сидорова, то при "нейтралитете" назначившего его арбитражного судьи кредиторам будет сложно добиться выполнения своего истинного решения.

Ведь сегодня контроль качества судебных решений практически не существует, и судья, который примет решение, прямо нарушающее закон, может понести наказание лишь в исключительном случае.

Классический пример - банкротство одной из не самых мелких нефтедобывающих компаний России "Варьеганнефтегаза" (ВНГ). По закону предприятие можно признать несостоятельным только из-за неуплаты основного долга, а не штрафов и пени. Однако суд не только принял к рассмотрению иск, основанный на неуплате только штрафов и пени, но и ввел на предприятии внешнее управление, назначив при этом временным управляющим человека, лицензия которого была выдана с прямым нарушением закона.

Большинство дел о банкротстве завершается продажей должника и его ликвидацией, так как предприятия обычно нужны "финансовым пиратам" не для развития, а для разрушительного высасывания их финансовых потоков. Но ВНГ спасли кредиты Мирового банка более чем на 100 млн. долл., выданные ему под гарантии правительства России: последнее сообразило, что продажа бизнеса предприятия "повесит" эти долги на него, и не допустило этой продажи.

Без прямого финансового интереса правительства никто бы и не подумал об абсурдности банкротства крупной компании из-за долга в 1,5 млн. руб. Напомним: когда Примаков два года назад в сходных обстоятельствах (когда за гроши едва не продали "Пурнефтегаз") остановил ускоренные банкротства, он был объявлен за это чуть ли не врагом рыночной экономики.

К удивительным особенностям российских судов относится массовое невыполнение их решений. С другой стороны, одно и то же по-разному изложенное дело может рассматриваться в разных судах, которые принимают по нему разные решения. В итоге представители двух сторон, столкнувшись "нос к носу" с исполнительными листами прямо противоположного содержания в руках, порой просто не имеют иного выхода, кроме выяснения отношений при помощи силы. Возможно, поэтому закон разрешает судебным приставам привлекать для усиления "представителей общественности", в роли которых выступают все кто угодно - вплоть до местных "братков".

Впрочем, действующие законы позволяют заблокировать почти любое решение арбитража. Достаточно убедить одного из кредиторов подать против другого кредитора, выигравшего арбитражное разбирательство, заявление о любых претензиях к нему. Суд может до выяснения вопроса заблокировать все решения, какие придут вам в голову, в том числе и нежелательное для вас решение о банкротстве предприятия или продаже бизнеса.

На юридическом языке это называется "обеспечительские меры". И временный управляющий, придя на московский завод, услышит от охраны о состоявшемся вчера решении, например, народного суда города Анадырь и о том, что его никуда не пустят, пока суд Анадыря не отменит своего решения.

Но самое удивительное возникает, когда кто-то третий (обычно материнская фирма) платит за должника из собственных средств. Закон разрешает это, так как смысл банкротства - в удовлетворении претензий кредиторов, а не в переделе собственности или закрытии предприятий. При этом тот же самый закон позволяет трактовать такую уплату как соглашение должника с третьей стороной, которое требует согласия кредиторов. Понятно, что если находящийся в здравом уме кредитор затеял банкротство ради собственности, а не ради возврата долгов, то он никогда не согласится на такую уплату. В результате по закону кредиторы могут отказываться от возврата долга. И отказываются. И даже пишут в пресс-релизах, что их не устраивает собственник и они затеяли банкротство для того, чтобы сменить его!

Именно поэтому глава ФСФО Георгий Таль теперь часто говорит о "злоупотреблении правом", которое допускают кредиторы, и о том, что арбитражные управляющие не должны безоговорочно защищать интересы кредиторов.

Сами по себе эти заявления имеют пугающе мало общего со здравым смыслом. Но при сопоставлении с реальностью, в которой бредовые законы усиливаются не менее бредовой судебной практикой, они становятся разумными: кредитор должен претендовать на свои деньги, а не на предприятие. Банкротство - инструмент возврата долгов, а не передела собственности, и, если оно позволяет вернуть долги без такого передела, его не должно быть.

Особенно пикантная ситуация возникает, когда в роли "бескорыстных" кредиторов оказываются госструктуры. Например, при банкротстве того же ВНГ деньги, которые выплатила за него "СИДАНКО", не считаются погашением долга, так как кредитор - Фонд обязательного медицинского страхования - просто не берет перечисленные на спецсчет деньги. Ну не нужны они российской медицине - ей нужны справедливость и передел собственности в нефтяной отрасли. А разговоры о нехватке финансирования и разрушении системы здравоохранения - это для правительства и СМИ: пусть они придумают себе какие-нибудь реформы, раз им все равно нечего делать.

Вероятно, именно случаи, когда внебюджетные, но государственные фонды выступают инструментом передела собственности в интересах третьих структур, и подвигли правительство на попытки консолидировать эти фонды в бюджет. Успех частичен, ибо социальный налог не отменил независимости этих фондов и соответственно их пугающей самостоятельности.

Хочу подчеркнуть - описывая жизненные схемы и ситуации, автор сознательно не пытается выяснить, кто прав, а кто виноват. Ему все равно, кто платил налоги, а кто взятки, кто "кидал" своих партнеров, а кто оказался "кинутым" сам, кто захватывал предприятие, чтобы высосать из него все соки, а кто - чтобы вывести его на мировые рынки. Речь не об этом.

Никакие разговоры о "порядке" и "доверии" не тронут сердца иностранных, да и российских, предпринимателей, пока еще имеющих намерение вкладывать свои деньги здесь. Они видят, что такое "бизнес по-русски", они видят наш суд, они на своей шкуре ощущают "справедливость" и "разумность" наших законов. Они боятся - и этот страх уже обошелся нам в десятки миллиардов долларов.