Михаил Делягин Около 10 лет мы живем под аккомпанемент заклинаний о гражданском обществе, становление которого обеспечит-де нам наконец жизнь, как в фешенебельных странах Запада. Убаюканные заклинаниями почти несменяемых культуртрегеров, меняющих лишь проигрываемые ими пластинки, мы готовы признать гражданским обществом совокупность филателистов, кактусоводов и благотворителей – разумеется, под присмотром политологов в штатском. В крайнем случае мы понимаем под гражданским обществом профессиональных правозащитников, защищающих лишь «социально близкую» им сторону, и грантополучателей, отрабатывающих средства самых разных государств – вплоть до российского.
Увы, забвение имен, от которого предостерегал еще Конфуций, ломает не словари, а жизни. Гражданское общество – не абстракция, но самоорганизация людей для защиты от любых угроз: от бюрократии до преступности и собственной дури. В реальной, не оплаченной грантами жизни такая самоорганизация не оформляется. Ее члены не произносят речей, не пекутся о правах человека, поглощены бытом и не любят пустых разговоров. Но она есть. Если гражданское общество сильно допечь, если цинично и последовательно подвести его членов к грани десоциализации – оно готово бросаться на бульдозеры, как было в бесчисленных «Речниках», Сочи и Южном Бутовах по всей России. Но обычно оно пассивно, ограничено двором или микрорайоном – и потому по-русски жертвенно проигрывает почти любому внешнему агрессору, попирающему его права, от коррумпированной бюрократии до банды уголовников, нанявших этнически близкого адвоката и отстегивающих участковому.
В этой слабости самоорганизации и заключается внутренняя причина русской Катастрофы, продолжающейся и по сей день. Эта ситуация стремительно меняется на наших глазах. Мехи пассивной «соседской общины» наполняются новым «вином» – армейскими офицерами. Военная реформа, каким бы ни был ее умысел, на деле, похоже, означает истребление офицеров как социального слоя.
Они выбрасываются на гражданку, как рыбы на берег, находят и поддерживают друг друга, образуя то, что наука пышно именует «социальными сетями». Их объединяют привычка к организации, взаимовыручке, готовность жертвовать собой, потребность выполнения приказа (по принципу «Мы за ценой не постоим») – и жгучая обида на руководство, лишившее их смысла жизни.
Не стоит идеализировать российское офицерство – но армия отторгает его лучшую часть, оплодотворяя ею загнившее общество. Армейские офицеры объединяют две разрозненные без него социальные группы – рядовых ветеранов и офицеров спецслужб.
По оценкам ветеранских организаций, с распада Советского Союза горячие точки прошли около 600 тыс. мужчин. Их большинство не получило никакой помощи – и до четверти их числа подверглись лишению свободы, пройдя в итоге двойную школу: армейскую и тюремную.
В силу полученных при этом психологических травм и специальных навыков им до сих пор неуютно: «Мир отличается от войны тем, что враги одеты в твою форму». Они жаждут возвращения смысла жизни, но не в силах найти его самостоятельно. В мирных условиях этот смысл могут вернуть те, кто давал им его в условиях горячих точек, – офицеры, теперь изгоняемые из армии и воссоединяющиеся со своими бывшими подчиненными.
Но сами армейские офицеры тоже привыкли ждать – если не приказов, то хоть ориентировок. В этом отличие России от Африки и Латинской Америки. А ориентировать их могут только также выдавленные в гражданскую жизнь офицеры спецслужб, пусть даже и армейских. Обладающие разнообразными навыками, они способны на организацию и направление масс обычных офицеров, изгоняемых из армии в рамках реформ.
Первоначально офицерство, воспринявшее патриотические декларации российского руководства в начале 2000-х, было одной из его опор. Но распространение в спецслужбах коррупции, семейственности и клановости привело к недовольству и даже демонстративным отставкам честных энтузиастов. Выдавленные со службы (и частично еще оставшиеся на ней) патриоты, привыкшие ассоциировать себя с государством, действовать от его имени и ради его блага, способные к подчинению, командованию и организации, становятся стержнем нового гражданского общества. Его настроения, намерения и действия определят всю политическую жизнь после 2012 года.
Острое осознание своей отделенности от штатского большинства вынуждает это новое гражданское общество действовать в прежних рамках – партиях, общественных организациях, военно-патриотических клубах. Но оно сознает исчерпанность этих форм и не позволит вновь превратить себя в компост для коррумпированных бюрократов.
Новое гражданское общество, невольно создаваемое военной реформой, рвется в политику и осознает свои интересы как высшие интересы всего государства. Если оно не получит их адекватного политического выражения в ближайшее время, оно обеспечит их само – чуть позже, но уже по своим правилам, а не по правилам чинуш, никогда не смотревших в лицо смерти.
