Андрей Юревич
Ответы респондентов на вопрос: «Как вы относитесь к объединению Министерства науки и Министерства образования?»
Центр науковедения Института истории естествознания и техники РАН на сей раз провел опрос, посвященный объединению нашей науки и системы образования в одном ведомстве. Опросом было охвачено около 200 представителей нашего научного сообщества, которые занимаются исследовательской деятельностью и при этом преподают в вузах, имея отношение и к науке, и к образованию. Опрошенным были заданы два вопроса: «Как вы относитесь к объединению Министерства науки и Министерства образования?» и «Что вы ожидаете от слияния этих ведомств?»
Оценивших слияние двух ведомств положительно почти в два раза больше, чем давших ему отрицательную оценку. То есть эта инициатива правительства нашла поддержку у значительной части нашего научно-образовательного сообщества. Доля скептиков, впрочем, тоже достаточно велика – как и доля тех, кто не имеет определенного мнения по данному вопросу. Часть опрошенных дала другие варианты ответа: «отношение неоднозначное», «есть свои плюсы, но больше минусов» и т.п. А относительно небольшой процент выбравших вариант ответа «Никак» свидетельствует о том, что слияние двух ведомств воспринимается не как аппаратно-бюрократическая игра, а как серьезная попытка сблизить науку и образование.
Ответы на второй вопрос продемонстрировали, что именно респонденты ожидают от этого слияния, и во многом объяснили мотивы ответов на первый. Респонденты акцентировали то обстоятельство, что в большинстве развитых стран наука объединена в одном министерстве именно с системой образования, а не с промышленностью, как было у нас, и соответственно данная инициатива власти приближает нас к международным стандартам.
Глубже рефлексирующие респонденты отмечали также, что объединение науки с промышленностью в условиях нынешнего состояния отечественного наукоемкого производства – это, по существу, «брак нищих», который не может сделать богаче ни одного из них, в то время как наша система высшего образования сейчас «накачана» деньгами, и союз с ней для науки более перспективен. Освобождение науки от принудительного союза с промышленностью получило их одобрительную оценку и само по себе. Подобные рассуждения, в общем, воспроизводят распространенный науковедческий аргумент, согласно которому в современной России образовательная функция науки, состоящая в подпитке – «мозгами» и идеями – системы высшего образования, востребована куда больше, чем ее технологическая функция, заключающаяся в разработке новых технологий, ибо их главный потребитель – наукоемкое производство – пребывает у нас в плачевном состоянии, а законы, призванные стимулировать его развитие, отсутствуют.
В качестве аргументов в пользу слияния двух ведомств звучала и надежда на то, что, «если два аппарата сольются в один, возможно, сократится число чиновников», хотя, как показывает и отечественный, и мировой опыт, от административных реформ чиновников становится не меньше, а больше. Возлагались надежды также на то, что теперь наши научные работники и преподаватели вузов объединятся в одну сплоченную группу, что позволит повысить их лоббистский потенциал (в этой связи вспоминаются совместные манифестации ученых и преподавателей в Англии и в других странах, позволившие им добиться значительных успехов в повышении заработной платы и т.п.).
Основные опасения состояли в том, что «объединенное министерство будет озабочено в первую очередь тяжелым положением школ, техникумов и вузов, и у него руки не дойдут до науки»; «у нас нет ни внятной политики в сфере науки, ни внятной политики в сфере образования, а объединение двух невнятных политик внятной политики не породит»; «с образованием плохо справлялось даже самостоятельное министерство, а департамент в объединенном министерстве справится еще хуже»; «интеграция науки и системы образования должна осуществляться органично, а не путем объединения министерств»; «теперь меньше станут заниматься и наукой, и образованием» и т.п.
Была обозначена и опасность слишком форсированного объединения науки и образования (например, таким образом: «теперь от ученых будут требовать, чтобы они преподавали, а от вузовских преподавателей – чтобы они обязательно занимались наукой»), а также опасения в связи с тем, что в современной России ученых «гонит в вузы нищенская зарплата научных сотрудников, а не предрасположенность к преподаванию», в результате чего во многих, особенно в «свежеиспеченных», вузах преподает «кто попало», и общий уровень преподавания снижается. Прозвучало и мнение о том, что наука заслуживает ее выделения в отдельное ведомство – даже в условиях сокращения количества ведомств, а ее «перманентное присоединение к чему-нибудь еще» говорит о том, что власть имущие не воспринимают ее как «что-то отдельное и уникальное». Сам факт объединения ведомств иногда рассматривался как свидетельство отсутствия у нашего государства внятной и последовательной научной политики: «пытались объединить науку с промышленностью, это ничего не дало, теперь пытаются объединить с образованием; если опять ничего хорошего не получится, объединят с чем-нибудь еще». И это действительно не исключено.
Несмотря на то что противников объединения в одном ведомстве науки и образования оказалось почти в два раза меньше, чем сторонников, их аргументы были более многочисленными, что хорошо вписывается в известную психологическую закономерность: недовольство всегда более артикулировано, чем удовлетворение.
И все же возобладала умеренно оптимистическая позиция, согласно которой хорошо, что власти предержащие все же помнят о науке, проявляют озабоченность ее состоянием и объединяют с чем-то родственным ей, а, скажем, не со спортом или водным хозяйством. Так что в данном случае наше научно-образовательное сообщество не выразило традиционного негативизма в отношении власти и ее действий, а его значительная часть ожидает от административных перемен в своем ведомстве изменений к лучшему. Очень хотелось бы, чтобы эти ожидания сбылись.
