Путешествуя, фиксируй. В погоне за Карлом Брюлловым из Рима в Петербург

Выставка, приуроченная к 225-летию Карла Брюллова, будто путешествие из Рима в Петербург. Фото автора

Столько проиллюстрированных альбомов в личной библиотеке, как в нашем доме, я не видела ни у кого. В мое советское детство, в 80-е годы, книги у людей чаще стояли на полках, в шкафах собраниями сочинений или изданиями произведений из школьной программы. В гостях эти серые, коричневые, голубые, темно-синие или бежевые корешки рассматривать мне было скучно, особенно после домашнего роскошества. Книги с яркими картинами внутри поражали и заставляли поддаваться грезам, подобно врубелевской принцессе.

Интереснейшее занятие в холодную пору – не кататься с небольшой, рукотворной горки во дворе, не лазить по сугробам, утопая по колено в снегу, не прыгать по лужам (да и кто пустил бы? «А вдруг простынешь», – заботились родители), а перелистывать огромные книги с картинами художников из Третьяковской галереи, Русского музея или Эрмитажа, сочинять истории и записывать их в тетради.

Карл Брюллов с его утонченным ликом напоминал Дон Кихота, эдакого популярного романтика, борющегося с ветряными мельницами, жаждущего подвигов ради возлюбленной. Брюлловские портреты словно вторили созданному образу, дышали творческой энергией мастера, в них действительно считывалось внимание и живой интерес к натуре, к личности портретируемого. Как рассказывала мама, Брюллов – это всегда ясный характер, изобретательная новизна композиции и максимальная отчетливость формы.

А еще Брюллов – путешественник, что, думаю, особо откликалось в душе мамы, объездившей по долгу службы весь СССР. «Странствия обогащают. Возвращаясь, ты начинаешь совершенно по-другому смотреть на родной город, он становится глубже и выпуклее», – делилась мама. Став старше, я так же стала таскать за собой сначала мужа, а потом и сына по разным городам и весям. Эта жажда путешествий и погоня за впечатлениями поразила все мое существо, как чума, как та страсть, которую, мне казалось, испытывали художники, отправляясь по российским городам и за границу.

Помню, как поразила меня история Архипа Куинджи, влюбленного юного художника, отправившегося учиться живописи в Императорскую академию. Он в прямом смысле этого слова пошел из Мариуполя в Петербург. Босиком. Боялся истрепать единственные ботинки, не хотел прийти в изношенной обуви. Первое впечатление всегда важно. Шел вместе с обозом чумаков. Куинджи пришлось идти почти на треть больше, чем когда-то Михаилу Ломоносову.

В этом году к 225-летию со дня рождения Карла Павловича в Государственной Третьяковской галерее открыли масштабную монографическую выставку и тема путешествий вынесена в название после имени и фамилии художника – «Рим – Москва – Петербург».

Я собиралась в тур по городам Тверь, Торжок и Старица. И ярко представляла себе, как романтичный Брюллов мчался из Москвы в Петербург через знаменитый путевой трактир в Торжке, остановился у Дарьи Пожарской и возлюбовался ее пышными формами так, что оставил ей портрет. А историк и искусствовед Алексей Греч писал о ресторане гостиницы: «Когда-то славился Торжок своей ресторацией, а ресторация – пожарскими котлетами. Проездом воспел их Пушкин, проездом написал Брюллов акварелью портрет хозяйки знаменитого путевого трактира». Кстати, академик Лихачев отмечал, что «через гостиницу Пожарских прошла вся русская культура XIX века». Торжок находился примерно на середине тракта Москва–Санкт-Петербург и был действительно популярен среди путешественников, в том числе останавливавшихся в гостинице Пожарского.

Для желающих прикоснуться к искусству придуманы форматы тактильного знакомства с творчеством художника.  Фото автора

Карл Брюллов долгие годы провел в Италии, которая, собственно, во многом и определила его судьбу как человека и художника. Входя в первый зал выставки, ты будто проваливаешься в темное царство, где световыми акцентами выхвачены полотна. Открываешь для себя путешествие Брюллова по Риму. Конечно, все бегут изучать «Последний день Помпеи», картину, принесшую художнику славу и за рубежом, и на родине. Это понятно, там была проведена серьезная подготовка, изучены археологические находки, посещены раскопки, сделаны многочисленные наброски.

Однако это, словно обязательное программное произведение, давно изученное и рассмотренное до дыр еще в детские годы, хочется обойти стороной и ринуться к впитыванию атмосферы солнечных жанровых сцен. Именно в этих картинах для меня важен Брюллов-романтик, идеализирующий, наблюдательный, пишущий портреты итальянской интеллигенции, художников, скульпторов, писателей, отдыхавших в Италии членов императорской семьи и русской знати. Какие формы у итальянок, виноградные лозы, ослики, деревья, ясная погода, тепло, о котором в этом году нам, видимо, остается только мечтать, – просто загляденье, визуальное роскошество и пир для глаз.

Отправляясь в зал «Москва», нужно понимать, что в этом городе Брюллов пробыл весьма непродолжительное время – с января по май 1836 года. Однако, как отмечают организаторы выставки, этот период был насыщен творческими и светскими встречами, оставившими заметный след в культурной жизни города. Московская элита, включая генерал-губернатора князя Д.В. Голицына, приняла Брюллова не то чтобы благосклонно, а даже радушно. Художник общался с видными деятелями искусства, как скульптор Иван Витали, архитектор Евграф Тюрин и живописец Василий Тропин.

В Москве Брюллов написал ряд портретов, картину «Гадающая Светлана», а также работал над историческим полотном «Нашествие Гензериха на Рим», которое высоко оценил Александр Пушкин. Знакомство с поэтом, состоявшееся незадолго до отъезда Брюллова, стало одним из значимых событий этого периода: Пушкин восхищался талантом художника и даже надеялся заказать ему портрет своей супруги.

И вот через Торжок и другие, не менее живописные города России отправился Брюллов в Петербург. Это город, который стал отправной точкой карьеры Брюллова и местом реализации некоторых его поздних работ. Поздний петербургский период стал временем расцвета портретного искусства Брюллова. Но отдельно стоит обратить внимание на специальный раздел экспозиции, который посвящен росписям Исаакиевского собора. Брюллов внес весомый вклад в создание нового религиозного искусства, которое к началу XIX века лишилось строгого канонического характера и обратилось к художественным приемам, схемам и сюжетам повествовательной исторической живописи. Чуть позже во время своего путешествия французский поэт и критик Пьер Жюль Теофиль Готье писал о зиме в Петербурге в 1858–1859 годах, начиная рассказ именно с Исаакиевского собора: «Зима в России обладает особой поэзией, ее суровость восполняется красотой, чрезвычайно живописными эффектами и видами. Снег покрывает серебром золотые купола Исаакия... В таком виде Исаакиевский собор приобретает очень русский характер».

Так каждый творческий человек оставлял свои воспоминания об увиденном во время путешествий. Впрочем, и сейчас травелоги, или путевые очерки довольно популярны, также фиксируют окружающий мир, правда в новых форматах – видео и фото, постах в соцсетях. Каждому времени свои Брюлловы, Пушкины, Готье.