Не вся правда про Гончарова и Арцибашева

Глеб Шульпяков, поэт и переводчик, путешественник и, наверное, кто-то еще (друг Памука!), написал роман «Цунами».

«Цунами» – роман про цунами в Юго-Восточной Азии, которое герой – как и положено герою – встречает с гордо поднятой головой, в эпицентре событий. Далее следует довольно извилистая история возвращения в Москву и жизни «в тени» по чужим документам, в чужой квартире, история с открытым концом, что, вероятно, угрожает продолжением... Но я хотел сказать о другом, театральном пласте отчасти мемуарной книжки.

Дело в том, что, конечно, с учетом домысла (что естественно в избранном жанре), «Цунами» – самые первые театральные мемуары поколения 30–40-летних, которым уже есть что вспомнить. Ведь историю театра пишут... кто? Критики, историки... А историю театрального быта? В общем, никто, если только актер или, например, актриса спустя полвека не отважится свести счеты с бывшими соперницами в схватке за Андрея Миронова. Глеб Шульпяков – поэт, человек благородного нрава, и поэтому со своими бывшими подругами счеты не сводит, а если где его рассказ о театре приобретает черты сатирические или мистико-криминальные... Так на то ведь и существуют литературные традиции, чтобы вежливые авторы относились к ним с уважением и время от времени им следовали.

Несколько раз по касательной, а в двух или трех главах – с сюжетами и подробностями – в «Цунами» описаны последние и, как следует из повествования, в чем-то и счастливые годы гончаровского правления (речь – о Театре имени Маяковского). Время от времени в рассказ вворачиваются неизбежные в театре анекдоты, почти всегда – на грани, причем не только телесного верха и низа, но на грани смешного и трагического: вот один актер в спектакле о революции не рассчитал и упал в доменную печь вместе с лопатой: «Сталевары замолчали. Доигрывали без него, раскидав реплики между собой. «Он бы сказал, что...» – так начинались мизансцены».

Но это – у всех. А тут – своя история, отчасти, как уже сказано, счастливая. Есть история курса – в общем, примерно о тех же, кто пришел в «Маяковку» с «Розенкранцем и Гильденстерном», сперва обласканных, но скоро – брошенных (кстати, дольше других в афише продержались «Наливные яблоки...» в постановке «деда», то есть Андрея Александровича Гончарова, но сейчас уже нет и их, хотя ради него в театр продолжал, например, приходить Роман Мадянов). «После смерти классика, – пишет автор, – новый режиссер <...> сделал ставку на водевили с народными». Так и есть, «Женитьба», конечно, в этом жанре... «Один за другим из репертуара исчезли помпезные спектакли великого предшественника». Да уж... Такое дело. Но чуть дальше ловишь себя на том, что ты не знал, что Сергей Арцибашев (а новый – это он!) в мемориальном кабинете устроил сауну... Каков!.. Не может быть! Вранье!.. Нет, автор не врет, – он роман сочиняет. И нигде не пишет, что все, что до сих пор, написано про «Маяковку». Похоже? Правда. Но – никаких указаний. И географические привязки в дальнейшем – тоже с «искривлением пространства»: из рюмочной на Большой Никитской служебный вход Театра Маяковского никак не увидеть. А герой сидит в рюмочной и следит, когда из служебного выйдет его теперь уже бывшая жена...

Я к чему? Роман – это роман... Но и мемуары – не более чем мемуары, и свои «десять отличий» можно найти и там, и тут. Я ведь сам попался: прочитал историю про монтировщика, который, уволившись из театра, пришел тайком на «Розенкранца...» и подменил «заряженный» за сценой бутафорский нож на настоящий. Из чувства ревности. Позвонил Глебу: «Не может быть! Не было такого!» – «Не было», – удовлетворенно согласился он.