Алексей Богатуров Обострение международной конкуренции – важная черта текущей действительности. С одной стороны – Соединенные Штаты продолжают упиваться вседозволенностью и спешат захватить как можно больше преимуществ во всех точках планеты, прежде чем обстановка может измениться. С другой – мировой финансовый кризис навевает соблазн ожидать ослабления американского брата и стимулирует устремления стран покрупнее тоже не упустить свое. Всполошились игроки и помельче: они – не конкуренты, а объекты конкуренции, но и им грезятся барыши, которые может сулить участие в интригах сильных держав. Обычный циклический переполох накануне перемен – их ждут в этом году не только в США и России. Есть, правда, отягощающее обстоятельство: всемирный финансовый шок способен ударить по мировым ценам на нефть. А если ударит, то нелегко будет┘ любому российскому премьеру.
Текущие тревоги не заслоняют основательных тенденций. В сфере безопасности возник «новый ядерный парадокс»: вероятность применения ядерного оружия на достратегическом уровне повысилась, а риск поражения от его применения – скорее снизился. Остановить ядерное распространение в целом не удалось, и сегодня применять его теоретически могут как «ядерные нелегалы», так и старые ядерные державы, которые продолжают создавать миниатюрное ядерное оружие. При этом риск глобальной атомной войны не увеличивается. Значит, масштабы ядерного повторения и риск подвергнуться ему в расчете на одного человека стал меньше, чем он был во второй половине ХХ века.
Двадцать лет все беспокоятся по поводу распространения ракетных технологий. Но ведущие державы продолжают манипулировать допуском своих партнеров-сателлитов к ОМУ и ракетным технологиям. Военная конфронтация между Россией и США – дело прошлого, а их конкуренция на рынках вооружений – двусмысленное и рискованное настоящее.
Поменялась управляемость военно-политической сферы. После распада биполярности вместо двух колоссов СССР и США остался один – двуединый: США–НАТО. Сегодня, фактически старого союза НАТО нет. Есть два в одном: старые и новообращенные государства-члены. Политика Вашингтона в отношении тех и других настолько сильно отличается, что, по сути, США проводят в отношении этой организации две разные политики. В диалоге с Францией, Германией, Италией, Великобританией – модель «дифференцированного партнерства». Их убеждают, уговаривают, иногда даже одаривают уступками.
Иное дело – новобранцы вроде Польши. Они громко говорят о себе – постольку, поскольку это может понравиться Вашингтону. Парадокс: именно новобранцы представляют в НАТО атмосферу натовской солидарности начала 1950-х годов, когда все убеждали себя в том, что готовы ринуться в бой под единым (американским) командованием по первому зову┘
Настоящие «старые» члены НАТО сегодня ни по первому, ни, пожалуй, по второму клику сломя голову в бой не кинутся. А поэтому их ценность для американской политики – меньше и символичней. НАТО есть, а нужды в ней американцы ощущают меньше. Им не столько НАТО нужна, сколько геополитические платформы для приближения к центрам мировой энергосиловой конкуренции. В этом смысле Польша (а в перспективе и Украина с Грузией) ценней, чем Франция и Британия с их «ветхозаветными» стратегическими преимуществами в Северной Атлантике и Па-де-Кале.
Цена вопроса – выигрыш времени. США идут к необратимому глобальному технологическому превосходству, которое само будет гарантировать превосходство военное. Прорыв запланирован, и американцы упорно работают. Об этом свидетельствуют приоритеты исследовательских программ и перестройка американского школьного и университетского образования. Но все же это – вопрос времени. До той поры надо «продержаться», а без привозных энергоресурсов продержаться сложнее, чем с ними. Арабский Восток и Иран – ненадежные союзники по части поставок. Исламские страны становятся амбициозней, упрямей и критичней ко всему американскому.
Вот почему умы западных политиков занимает «каспийский энергетический миф». Каспий – образ альтернативы ближневосточной нефти. Но это регион российского влияния. Вот почему образ России автоматически оказывается окрашен в зарубежном восприятии чертами опасного конкурента, для давления на которого все средства хороши.
Игры вокруг ПРО в Польше и Чехии – сценарий реализации двуединой задачи. Прежде всего речь идет о «сжатии» стратегического простора для действий России в поясе жизненно важных путей транспортировки российских энергоносителей в западном направлении. «Американские гарантии для трубопроводного транзита из России к ЕС» – остроумная идея? Разве что дерзкая.
Во-вторых, ставка сделана на американизацию Каспия или шире – «Черноморско-Синьцзянского пояса» предполагаемых энергоресурсов и маршрутов их вывоза в западном или восточном направлениях. Задумка – предупредить канализацию каспийских ресурсов в восточном (китайском и японском) направлении.
Получается, если бы иранских аятолл не было, их все равно бы выдумали в Вашингтоне. Не думаю, что американцы пекутся о либерализации России больше, чем о ситуации на мировых энергетических рынках. Возможно поэтому споры из-за несовершенств демократических систем тревожат меньше, чем необъявленная российско-американская энерготрубопроводная конкуренция, к которой американцы – заметим, первыми – примешали военно-инфраструктурный фактор.
Дарья Гармоненко 
