Григорий Заславский
"ЛЮБОВНЫЕ письма" - спектакль столь же простой, сколь и трудный. Простой - поскольку в пьесе американского драматурга Альберта Гурнея (в переводе Сергея Волынца) рассказана обыкновенная история, роман в письмах, который и романом-то можно назвать с некоторой натяжкой. Он и Она, Эндрю Ледд III и Мелисса Гарднер (в программке написано - за нее читает Ольга Яковлева, за него - Олег Табаков), с семи лет до... конца ее жизни. Трудный - поскольку пьеса состоит из одних писем и в соответствии с пожеланием автора ее читают со сцены "актер и актриса примерно одного возраста, сидящие за столом перед группой людей. При исполнении пьеса лучше всего работает, если актеры не смотрят друг на друга до самого конца". Статичная пьеса. Никакого физического контакта. Табаков и вовсе почти все время сидит (два часа без антракта), Яковлева хоть и двигается, но тоже - немного. В первый раз Табаков, а не Энди, берет за руку Ольгу Яковлеву, актрису, а не ее героиню Мелиссу, когда актеры выходят на аплодисменты.
 |
 |
| Ольга Яковлева и Олег Табаков в спектакле "Любовные письма". Фото Михаила Гутермана |
|
В пьесе можно обнаружить недостатки. Она, во-первых, слишком американская. И в этом смысле - чрезвычайно простодушная, то есть иногда до примитива снижающая героев и характеры. Символ успеха - хорошо складывающаяся карьера, а символ падения - алкоголизм, причем автор не озадачивает себя сочинением каких-то иных, дополнительных, нюансов. Демократическая пьеса: богатство ассоциируется с пороком, а бедность, хотя бы и относительная, - с торжеством семейных ценностей.
Во-вторых, это очень мужская пьеса, в ней женская история неконкретна, что создает дополнительные трудности для актрисы, принужденной досочинять почти отсутствующий второй характер. Если же совершенно выключить эротическую подоплеку, то русским эквивалентом любовных писем можно назвать старый, но оттого не менее замечательный рассказ Владимира Маканина "Ключарев и Алимушкин": чем хуже становится Мелиссе, чем ниже ее падение, в том числе и в ее профессиональных - живописных - опытах, тем успешнее складывается карьера Эндрю Ледда. Американская трагедия, в сущности. Без глубин.
При этом известно, что и Табаков, и Яковлева хотели играть эту пьесу. Обоим она понравилась сразу же. Табакову ее подарили несколько лет назад, и он тут же выбрал себе в партнеры Яковлеву. Поиски режиссера растянулись на несколько лет. Надобен был режиссер, который бы не погнушался остаться в тени, поскольку после таких спектаклей принято все лавры отдавать актерам и восхищаться только их игрой (когда она действительно хороша). И сама режиссура должна оставаться в тени, поскольку на первом плане - два крупных актера. Табаков и Яковлева играют действительно хорошо, как артисты, которых не по ошибке, не ради красного словца за десятилетия их театрально-кинематографической карьеры не раз называли великими. Недостаток драматургических глубин был им на руку, поскольку в таких случаях искупается актерскими глубинами, игрой, их - известным нам - прошлым, то ли прибавляющим, то ли множащим успех.
Но "Любовные письма" поставил Евгений Каменькович. Выбор кажется верным, поскольку Каменькович демонстрирует высокий класс. Он и деликатен, и тонок, и в то же время чувствуется жесткость. В "тон" режиссуре - почти отсутствующая сценография Александра Боровского. По стулу на героя, по углу стола, на котором - письма, рисунки, фотографии, фигурки из пластилина - у него (от нее), пустые бутылки в обилии - у нее... В подборе музыки слышны вкус и "начитанность" Каменьковича.
Темный бархатный занавес - посредине - сначала открывает угол одного стола, за которым сидит Эндрю Ледд Третий, затем - с другой стороны, отодвигаясь к середине, занавес открывает угол другого стола, за столом - Она, Мелисса Гарднер. Сидит в непринужденной позе, откинув голову назад и опасно раскачиваясь на стуле. В эффектной шляпке, в льняном костюме с вышивкой (чувствуется, что выбирали долго). Ироничная, саркастичная, искренняя. Сарказм и ирония - приметы глубокой, эшелонированной обороны. К себе - безжалостна, в зрелости, в падении не боится сказать - "запойная шлюшка". Он - "и друг, и брат" - самодоволен, сначала добивается ее, а добившись - боится ее любви и своей, кажется, тоже. Хотя, как и она, не может скрыть счастья, которое приходит к ним - в его, так сказать, физическом воплощении - через 50 лет после первой встречи. Он в дыму трубки, она - в сигаретном, потом - еще и в алкогольном угаре.
Предложение "Займись живописью" в устах Эндрю - как совет "не волнуйся" в "Искусстве" Ясмины Реза в постановке того же Каменьковича. В "Письмах" особенно видно, что он из тех редких режиссеров, которым удаются такие вот маленькие спектакли - на двоих, на троих.
Здесь и Ольга Яковлева, и Олег Табаков хороши. Каждый - по-своему. За Табаковым следует признать последовательное бесстрашие - он не то что не боится, но, кажется, стремится к длительному одиночеству на сцене (все, все, что гибелью грозит... таит неизъяснимы наслаждения...) - только что в "Комнате смеха", теперь - в "Любовных письмах". Яковлева, привычная и любимая в ролях невзрослеющих девочек, подростков, здесь играет падение, но играет чистоту и в падении. Оба играют простоту жизни, в простоте обнаруживая драматизм (или - мелодраматизм). Почему-то именно в связи с "Любовными письмами" вспомнилась точность "переименования" Кайдановским, который свой фильм по повести "Смерть Ивана Ильича" назвал, не мудрствуя лукаво, "Простая смерть".
"Любовные письма" - тоже простая история (в том числе и про простую смерть). Вся - на эмоциях, которые к финалу целиком управляют женской половиной зала и мужской, - в большой его части - тоже. Зал очень внимателен к чужим письмам, то плачет, то смеется. Смеется больше всего после испуганной реплики сенатора Эндрю Ледда про товарищей по партии.
