Екатерина Сальникова НА ТЕАТРАЛЬНОЙ Олимпиаде любители экстремальных зрелищных форм могли приобщиться к конному театру "Зингаро" режиссера Бартабаса, дававшему представление в Коломенском. Но то была просто воплощенная классика по сравнению с кинематографом Бартабаса. Впечатление от только что прошедшей ретроспективы, состоявшей из двух его картин, "Шамана" и "Мазепы": Бартабас - фигура мистическая. Подспудная оригинальность "Шамана" (сценарий Бартабас написал вместе с самим Жаном-Люком Годаром) и "Мазепы" совсем не в том, что это кино про лошадей. Там и людей предостаточно. Но обе картины все равно смотрятся странно.
В кадре "Шамана" еще не появилось ни одной лошади, а впечатление нерусского, неевропейского и вообще нечеловеческого кино уже возникает. Не только из-за комически звучащей русской речи узников ГУЛАГа, замышляющих побег, и слишком выразительных лиц персонажей, которые кажутся заведомо ненормальными, - как бы Сибирь и как бы советская несвобода... Но в "Мазепе" уже нет никакой русской речи, в центре сюжета - вполне известная фигура художника-романтика Жерико и вполне традиционный для Западной Европы образ - наездника Франкони, директора Олимпийского цирка. Цивилизованная, даже эстетская и богемная Франция. Но снова накатывает смутное ощущение, что есть тут во всех персонажах нечто нефранцузское и опять же нелюдское, хотя и вполне гуманное.
Очевидно, что режиссер очень хорошо относится к лошадям. Но и к людям он относится по-доброму. Ласково, как к ручным животным. И в "Шамане", и в "Мазепе" перипетии жизни людей поданы весьма сочувственно, но отстраненно и безмятежно, с позиций наблюдателя за человеческими судьбами. Невольно возникает ассоциация: Бартабас - один из племени гуингмов, "интеллигентных" коней из "Путешествий Гулливера" Свифта. Он снимает нормальное, вполне реалистичное кино про жизнь - но только от имени лошадиного племени.
Скачет советский скрипач Дмитрий на приземистом мохнатом скакуне рыже-бурого окраса, за плечами - заветная скрипка. Лихо, как заправский наездник, скачет поодаль, по заснеженному скучному полю Шаман, вдохновитель и наставник Дмитрия. Умирает Шаман под священным деревом, оставляя беглого скрипача одного. А ощущения страха и одиночества почему-то нет. Скачка среди суровых ландшафтов, в отсутствии друзей и тепла, с дурацкими седоками на спине, как и неминуемая смерть, - обычные вещи для лошади. Провожает талантливый Теодор Жерико отрешенным взглядом хорошую лошадь, и кажется, что сам художник довольно зауряден, а вот лошадь - особенная. То ли заговорит, то ли совершит "поступок", то ли обнаружит магическую силу и власть. Не случайно Жерико уже не реагирует в своей жизни ни на что и ни на кого, даже на женщин, полностью погружаясь в переживание внутренней связи с лошадиными душами.
У племени лошадей глаз гораздо зорче. Поэтому так экспрессивна сама жизненная материя на экране у Бартабаса, так упрямо неподвижен северный лес и так близко небо. Лошадь думает только о том, что есть, она не держит в голове другой природы и погоды. Потому так впечатляюще мнется одежда на героях - как будто лошадь смотрит и не понимает, откуда берутся складки и почему их обладатели не встряхнутся, чтобы одежда улеглась ровно и гладко, как шерсть. У Бартабаса снег снят так, словно режиссер совсем недавно фыркал, касаясь его "мордой", и ощущал ноздрями покалывание этой белой пыли, а человеческие лица - так, словно режиссерское острое зрение не может никак привыкнуть к этим существам явно другой породы и повадок. И когда умерший Шаман застывает под деревом, сомкнув навеки глаза-щелочки, избранный Бартабасом ракурс явственно напоминает опасливый взгляд сверху и с очень близкого расстояния - как будто лошадь подошла к трупу и склонила свою длинную шею.
Кстати, в обоих фильмах каждая лошадь неповторима и своеобразна - потрясающий кастинг, сделанный явно "своим", собратом по лошадиной органике. Какие разные морды, а вернее, все-таки "лица", как по-разному топорщится шерсть, как индивидуально бегут ноги и бьют копыта. Голоса людей звучат сдавленно и скрипуче, а конское ржание и храп - мелодичны, бархатисты. В "Мазепе" Бартабас словно сочиняет историю о том, как лошади вытеснили людей в жизни творческой личности, а в "Шамане" жалеет человека, оставшегося без надежного товарища на необъятных просторах.
