Дарья Курдюкова
Многие картины в экспозиции к импрессионизму не имеют отношения. Фото автора
Там, где на бывшей фабрике «Большевик» располагался склад сухого молока и сахара, теперь, уже на территории нынешнего культурно-делового комплекса «Большевик» (какая музыка слов!), предприниматель и коллекционер Борис Минц сделал Музей русского импрессионизма. Объявили о создании новой институции в 2014-м – и вот здание, преображенное в музей британским архитектурным бюро John McAslan + Partners, открылось всего через год против намеченных первоначально сроков. Среди первых гостей были министр культуры Владимир Мединский, глава столичного Департамента культуры Александр Кибовский, мэр Москвы Сергей Собянин, Михаил Швыдкой, Анатолий Чубайс и Авдотья Смирнова, Алексей Кудрин, Кирилл Серебренников, Леонид Рошаль, Оксана Федорова – и разумеется, руководители московских институций, связанных с изобразительным искусством. Словом, как светская затея мероприятие удалось.
Из цилиндра алюминиевого цвета «выезжает» такого же оттенка светло-серый клин. Нет, нет, нет, сэры, как сказал бы мистер Адамс из «Одноэтажной Америки», – так вот, повторим, нет, нет, нет, сэры, это не визуализация хрестоматийного творения Лисицкого «Клином красным бей белых». Здесь вроде как импрессионисты вроде как побеждают вроде как большевиков. Хотя среди выявленных импрессионистов и оказались, например, отъявленные соцреалисты Александр Герасимов и Дмитрий Налбандян. Просто на стыке цилиндра и клина – две террасы, на которых в хорошую погоду можно пить кофе. Вокруг – краснокирпичные корпуса культурно-делового комплекса, деревья на газонах и лавочки – словом, хорошее место для культурного досуга и деловых свиданий, все по последнему слову моды. В музее три экспозиционных этажа, на двух верхних – временная выставка, в подземном – постоянная экспозиция. Есть, как сейчас принято, и большая входная зона, главным украшением которой служат наплывающие друга на друга мониторы: Жан-Кристоф Куэ сотворил для нового музея мультимедийную инсталляцию «Дышащие полотна». Фрагменты этих самых полотен из музейной коллекции многажды увеличены, так что можно рассмотреть все мазки и то, как они друг на друга накладываются. Культурный досуг и аттракцион встречают вас у входа. Внутри, помимо живописи, «акустические проекции картин», сочиненные по мотивам работ Кустодиева, Серова, Юона, Кончаловского и Юрия Пименова композитором Дмитрием Курляндским. И билеты в музей недорогие, даже полный (но действуют и все льготы) стоит 200 руб. В субботу, первый день работы новой институции, тут уже было весьма людно.
Остается надеяться, что зрители придут сюда смотреть на конкретные работы и не воспримут постоянную экспозицию всерьез – как попытку утверждения русского импрессионизма (понятие для истории русского искусства все-таки очень спорное, за исключением, пожалуй, Коровина, Грабаря и, к примеру, Николая Тархова, которые в новом музее тоже, разумеется, есть) и написания его истории. Несмотря на то, что именно такой посыл защищается во вводном к постоянной экспозиции тексте. В собрании Бориса Минца около 250 картин, 100 из них передано музею, 80 сейчас показывают в первом варианте той самой постоянной экспозиции. Смена ее ожидается в декабре.
На французской родине импрессионизма этот стиль, как известно, имел не такую уж долгую жизнь. В Музее русского импрессионизма, желая отыскать на отечественной почве свой вариант очередного «-изма», век этого течения продлили аж в новый миллениум. В первой подборке для постоянной экспозиции есть работы хорошие, есть необычные (как и малоизвестные имена вроде Тита Дворникова с дамами на солнечной набережной), есть случайные и есть посредственные. Кустодиев с ночной, в темно-синей гамме выдержанной Венецией необычен, а главный соцреалист Александр Герасимов с «Монмартром ночью» 1934 года – расхлябанно-посредственен. Маленькая коровинская картиночка с Гурзуфом написана вполне в духе его импрессионистических увлечений, а серовский этюд с окном (сделанный к портрету его жены Ольги Трубниковой, хранящемуся в Третьяковке) сделан порывисто, свежо, но это ведь этюд. Почему-то в импрессионизм тут записали и раннюю, тоже этюдного темперамента, акварель Оскара Рабина «Пейзаж в Прилуках» (1958 год). Она хороша, но это ни на что не претендующая пейзажная зарисовка, скорее еще ученического характера проба пера для будущего нонконформиста, который создаст и останется верен своему характерному стилю, ничего общего не имеющему с импрессионизмом. Будем считать, что помещение сюда подобных вещей – слабость (однако таких допущений здесь слишком много), в которой не смогли отказать себе устроители музея, и что зрители всегда держат в голове весь творческий путь всех художников, о биографиях которых здесь не сказано ни слова.
Иначе вся эта музейно-импрессионистическая идея выглядит очень спорным переписыванием истории искусства, где под общую теорию, минуя факты, биографии и собственно личности художников, попадает все подряд. Даже актуальное искусство Валерия Кошлякова (в музее обещают показать его персональный проект, включающий и лабораторию, где можно будет увидеть автора за работой) с типичными для него эскизно написанными видами городов 2012 года. Образцы «импрессионизма» 1990-х, как и попавшая сюда советская живопись 1950–1970-х тоже не убеждают в том, что в России как-то специально долго вдруг жил этот стиль. Импрессионизм, похоже, здесь воспринимают не столько как направление в искусстве, сколько как почти любую быструю, условно эскизную манеру письма и как все, что могло быть навеяно, вспоминая перевод французского слова, хоть каким-то «впечатлением».
Другое дело, что одной из своих задач Музей русского импрессионизма считает открытие подзабытых имен, начав линию временных показов с ученика Репина Арнольда Лаховского. По выставке «Очарованный странник» водят экскурсии, восполняя пробелы в немногословной экспликации, и показ, собранный силами и музеев, и частных коллекционеров, выглядит симпатично. Поскольку позволяет всмотреться в творчество живописца, а не бежать по верхам, ища «подпорки» своей теории, как это вышло с постоянной экспозицией. А так – музей хороший, только к импрессионизму не имеет почти никакого отношения.
