Фото со страницы театра в социальной сети "ВКонтакте"
На прошлой неделе в профессиональных кругах обсуждали новость о сокращении должности главного режиссера в Камерном музыкальном театре им. Бориса Покровского. Причем именно так – не столько взволновала отставка Михаила Кислярова, ученика и последователя самого Покровского, сколько именно кадровая политика. Возмущение или озабоченность общественности вызвал факт упразднения режиссерского управления в театре с режиссерской концепцией.
Это справедливо: Покровский – наше оперное все, мастер, определивший лицо русского (советского, российского) оперного театра ХХ века. Но парадоксальным образом скорее артисты сохраняли его традиции, чем собственные ученики: так называемой школы у Покровского не осталось. Безусловно, современные режиссеры все вышли «из его шинели» – но они скорее впитали и развивают опыт Покровского, чем приумножают, что совершенно естественно.
Михаил Кисляров был и учеником, и ассистентом Бориса Александровича, поэтому ему и передали руководство театром. Хорошо ли – плохо ли, но в театре вдруг почувствовали, что традиции уходят. И решили укрепить их еще одним близким Покровскому человеком – пригласили Геннадия Николаевича Рождественского, участника знаковых постановок Покровского в Камерном театре, в качестве музыкального руководителя. И переписали устав, где прописали творческим руководителем коллектива. То есть формально смена концепции театра случилась четыре с лишним года назад, а не на прошлой неделе – но об этом, кроме учредителя (Министерство культуры), утвердившего документ, никто не знал.
Если посмотреть на проблему шире, встает вопрос о принципах существования авторских театров после ухода создателя. Что делать с традицией: сохранять, приумножать, развивать – или менять? К сожалению, практика показывает, что первое – невозможно. Гении в 99% случаев не оставляют равную себе замену, да и как ее оставить? Если тебе в ученики попался гений – он не станет вторым тобой, он найдет свой собственный путь.
Евгений Колобов, создатель «Новой Оперы», обладал уникальными свойствами общения с партитурой, это был дирижерский театр – и это неповторимо. Что, кроме Крещенского фестиваля или имени Колобова, закрепленного в названии театра, осталось по существу, так это, например, ставка на певца, традиция исключительно сильной труппы. Голосами «Новой Оперы» «питается», в частности, Большой театр, а сколько европейских первачей «родились» здесь – не счесть. Это очень ценно.
Николай Коляда, автор самобытного театра, не строит иллюзий по поводу будущего Коляда-театра. Евгений Каменькович, наследовавший «Мастерскую Петра Фоменко», в своих интервью (в том числе «НГ») верно замечает, что мумифицировать лидера невозможно («повторения и не может быть в драматическом театре, это априори смерть») – можно лишь попытаться традиции, заложенные мастером, направить на службу сегодняшнему театру.
Что касается спектаклей, тут тоже есть несколько позиций – пока они «живы», пока в них участвуют артисты, получавшие информацию из первых рук, они играются. Но череда вводов не оставляет в них авторского дыхания. И если в каких-то случаях «музейный» спектакль уместен (например, в Большом театре сохраняют послевоенного «Бориса Годунова» в декорациях Федоровского), то в большинстве случаев это и не нужно. Вдова Юрия Любимова считает, что спектакли умерли вместе с режиссером, а иные западные хореографы после ухода из театра или из профессии (на пенсию) и вовсе объявляют запрет на исполнение своих постановок. Имеют право – какого у российских режиссеров пока нет (сейчас как раз в работе соответствующий закон, об этом читайте в рубрике «Неделя в обзоре»).
Но главное – чтобы сам театр был жив, помнят или нет там его создателя. Хорошо бы, чтобы помнили, конечно, но периодически стирали пыль с «икон».
Игорь Селезнёв 
