Ксения Собчак: "Путин нащупал изъян у российской оппозиции и очень грамотно им воспользовался"

Ксения Собчак: "Мне есть что терять, но я все равно борюсь за справедливость".
Фото с официального сайта Ксении Собчак

Еще недавно телеведущая Ксения СОБЧАК предпочитала воздерживаться от политических заявлений или публичной критики власти. Однако в начале этого года она неожиданно появилась на митинге «За честные выборы», выступление на котором, как утверждает сама Ксения, не прошло для нее бесследно – ее лишили эфира на федеральных телеканалах и даже завели уголовное дело. Но она не унывает – запрещенное ток-шоу «Госдеп» набирает популярность в Сети. Беседовать с корреспондентом «НГ-политики» Алексеем ГОРБАЧЕВЫМ Ксения Собчак смогла лишь по телефону из Майами, где проходят съемки очередного телешоу с ее участием.

– Ксения, всего за несколько месяцев вы превратились из гламурной телеведущей в политического оратора, призывающего с трибуны «не менять власть, а влиять на власть». Что сподвигло вас на столь радикальную перемену лозунгов?

– Я, честно говоря, и сама себе плохо это представляла год назад. События последние заставили, сама жизнь. Ну и выборы, конечно.

– Многие считают, что вы – «агент влияния Кремля», засланный в оппозицию, чтобы развалить ее изнутри. Как вы к этому относитесь?

– Я уже давно привыкла не отвечать на такие обвинения. Мне совершенно все равно, почему люди говорят или думают, что я – проект Путина или Суркова.

Мне это было безразлично всегда – кто и что обо мне думает. Я верю в то, что я делаю. А все остальное меня не волнует и не будет волновать.

– Раньше вы «чисто по-человечески», это ваши слова, были благодарны Владимиру Путину, а что вы думаете о нынешнем президенте – Дмитрии Медведеве? Есть ли у него будущее как у политика?

– Медведев – человек, при котором начались реформы. Если бы он смог проявить жесткость, то остался бы в истории навсегда. Если бы он, согласно Конституции, объявил нелегитимными выборы в Госдуму, мы бы жили сейчас в другой стране. А Медведев навсегда остался бы в нашей памяти как великий президент. Но этого не произошло, и есть некое разочарование.

У нас такая политика, которая совершенно непредсказуема. Она «выкидывает» на политическую сцену людей, которым никто бы не предсказал политического будущего. Может, и у Медведева оно есть... Знали ли мы несколько месяцев назад о политическом будущем Прохорова? А сейчас он строит партию.

– Недавно сын Михаила Ходорковского Павел в беседе с вами назвал своего отца возможным моральным лидером российской оппозиции. Вы согласны с этим утверждением?

– Я скептически отношусь к тому, что олигарха, отсидевшего в тюрьме, определенной национальности к тому же, могут выбрать президентом России. Все будет зависеть от того, каким выйдет Михаил Ходорковский. Для меня он словно король Лир, человек, который спустился с самого верха в самый низ.

– По данным социологических опросов, многие люди, участвующие в митингах, не доверяют лидерам оппозиции. Как вы думаете почему?

– Я и сама и сомневаюсь, и не доверяю. Причина проста: вина в том, что протест угас, лежит на лидерах оппозиции. С одной стороны, то, что люди столько лет находились в опале, вызывает уважение. Но в то же время считаю, что оппозиция дискредитировала себя невозможностью создать своего единого кандидата и выдвинуть позитивную программу. И Путин нащупал этот изъян у оппозиции и очень грамотно им воспользовался. Закон о партиях еще больше усилит эту ситуацию, станет очень много маленьких партий. И, мне кажется, единственная возможность противостоять системе – выдвинуть общего кандидата от всех оппозиционных сил.

– Кто, по вашему мнению, мог бы стать таким кандидатом?

– К примеру, Алексей Навальный является очень сильной фигурой.

– В своей книге «Энциклопедия лоха» вы пишете, что лохи составляют 99% населения России. Интересно, сейчас ваше мнение не изменилось?

– В своей книге «Энциклопедия лоха» я к лохам отнесла и себя, это была юмористическая оценка. Прочтите внимательно эту книгу. Она абсолютно в ироничном ключе описывает нашу действительность.

– В интервью вы не раз говорили, что в детстве у вас был внутренний протест против родительского распорядка, ограничивающего вашу свободу. Может быть, сейчас вы реализуете тот самый «протестный потенциал», накопившийся в детстве?

– (После паузы.) Ну, я бы так глубоко не копала... Считаю, что одно дело – протесты детства, а другое – борьба за справедливость. Мне есть что терять, но я все равно иду на это. Из-за одного выступления на митинге на меня начали травлю в прессе, завели уголовное дело, ограничили доступ к федеральным каналам.

– К слову, об уголовном деле. Что же на самом деле произошло в тот злополучный вечер?

– Девушки в кафе стали пытаться нас с друзьями снимать на камеру. Об этом мне сообщил официант, я подошла к ним, и мы несколько раз попросили их стереть видео. Они сначала отказывались, но потом я сообщила, что они находятся в частном заведении, и они все-таки стерли запись. А потом пришел какой-то мужик и их забрал. Ну а дальше вы знаете. Я, кстати, буду подавать встречный иск к владельцу Life news Габрелянову.

– Ранее вы говорили, что не хотите для своей страны сценария оранжевой революции, а как вы относитесь к событиям 1991 года?

– События 1991 года несколько отличались от того, что мы понимаем под оранжевой революцией. Это был единственный возможный слом системы. А вот события 1993 года на долгие годы убили российский парламентаризм. Кто-то говорит, что не было другого выхода. Однако последствия мы пожинаем до сих пор.

– В передаче «НТВшники» в декабре этого года, вы высказали мнение, что если бы у страны был даже авторитарный лидер, но поднял страну и уровень жизни, то все бы, и вы в том числе – на это согласились. Однако ранее, на встрече со студентами РГГУ имени Губкина вы утверждали, что главное для любого человека и любой страны – это свобода. Так что же для вас важнее?

– Это, конечно, странный выбор. Все равно как выбирать между богатым и больным или бедным, но здоровым. Мне как человеку либеральному сама идея либерального руководства симпатична. Я бы согласилась на какой-то период авторитарной власти, если бы он принес свои плоды. К примеру, если бы после лихих 90-х авторитарный лидер поднял бы экономику и навел порядок. Многие в 2000 году именно этого и ждали от Путина. И я была внутренне готова на это пойти. Но сейчас люди поняли, что в какой-то мере свободу-то они отдали, а взамен ничего не получили. Воз и ныне там.

– Давайте представим, что вы стали президентом России. Какие действия вы в первую очередь предпримете?

– Я не хочу быть президентом России. Я журналист, занимаюсь своей работой. Высказываю свое мнение как гражданский активист. Я не считаю, что могу соответствовать должности президента.

– Вы не раз говорили, что ваш любимый фильм «Догвилль». Потому что этот пример нездорового общества можно спроецировать на сегодняшнее?

– Если проводить какие-то параллели, то можно сравнить современную Россию с героиней Николь Кидман. С этой прекрасной девушкой, которая долго-долго терпит издевательства и унижения, а в конце концов произносит сакраментальную фразу: «Догвилль» должен сгореть дотла!»

– Некоторые эксперты вдруг заговорили об ограничении прав женщин в России, это касается, например, ограничения права на аборт. Что вы думаете по этому поводу?

– Это бред. Никто не может ограничивать право человека на свою судьбу. Право на ребенка, рожденного или нерожденного. Конечно, до срока, когда прерывать беременность допустимо, до четырех месяцев, кажется. Ущемление прав женщин наблюдается на уровне того, что мужчина с большей вероятностью примет на работу мужчину. Но проблема решается не квотами на прием женщин, а нашей активностью и истреблением азиатского менталитета, при котором и сами женщины считают для себя высшей ценностью готовить щи. В книге «Выйти замуж за миллионера», которую, как всегда, никто не читал и судят только по названию, я писала как раз о том, что женщинам надо менять сознание, а за миллионера выходить замуж ни в коем случае не нужно.

– Знаю, что из всех религий вам очень близок буддизм. Верите в реинкарнацию? Кем, как вам кажется, вы были в прошлой жизни?

– Это вопрос очень личный. Я верю в то, что я не человек, который переживает духовный опыт, а духовное существо, переживающее опыт человеческий.