Конец террориста Радуева

В конце ушедшего года завершился суд над одним из самых, как принято говорить, одиозных чеченских террористов - Салманом Радуевым. Вместе с этим можно считать завершенным один из эпизодов чеченского кризиса - самого болезненного из всех, поразивших Россию в последнее десятилетие. Но, к сожалению, это далеко не самый значительный эпизод, а справедливое возмездие террористу ни на шаг не приблизило Чечню к миру. Тем не менее процесс над Радуевым стал одним из самых заметных событий ушедшего года.

О том, что суд над Салманом Радуевым и его сообщниками, если он состоится, пройдет только в Дагестане - по месту совершения преступления, было известно еще до его ареста два года назад в поселке Новогрозненский Чеченской Республики. И все это время дагестанские власти старались не допустить "возвращения" террориста в республику даже в качестве обвиняемого. Говорилось о нежелании бередить старые раны и об опасности провокаций со стороны находящихся на свободе сообщников террористов. В ходе самого процесса более бдительно охраняли главного обвинителя - генпрокурора РФ Владимира Устинова, а не Радуева, хотя до этого много говорилось о том, что местные власти не гарантируют террористу безопасности на дагестанской земле. Показательно, что высшее руководство республики никак не комментировало ни начало процесса, ни его ход, ни окончание. Это событие было просто проигнорировано. Власти по-восточному продемонстрировали, что бандит, какой бы маститый и известный он ни был, всего лишь бандит и высокого начальственного внимания не стоит. Такое же отношение к процессу продемонстрировали все национальные, политические и религиозные организации республики.

Возвращение почти через шесть лет

С самого начала было ясно, что проведение суда в Дагестане не могло не сказаться на приговоре. Как никак преступника, вторгнувшегося в Дагестан и захватившего кизлярский роддом с двумя тысячами заложников, судили дагестанцы на своей же земле. В этой связи характерны слова депутата Госдумы РФ от Дагестана Гаджи Махачева, пришедшего несколько раз на процесс и оставшегося недовольным "мягкостью суда". Будучи лидером Аварского народного движения, он во время бандитского налета настаивал, несмотря ни на что, на штурме позиций боевиков в Первомайском и полном их уничтожении. В дни процесса депутат вопреки объявленному в России мораторию на смертную казнь требовал вынести подсудимым именно этот вид наказания: "Я хочу спросить суд, сколько надо еще убить в России безвинных людей, чтобы преступник в нашей стране получил расстрел?" По его словам, "не все дагестанцы знают, что Радуеву дадут пожизненное заключение, иначе бы они перелезли через забор СИЗО и учинили самосуд". Поэтому нельзя не сказать и о царящей среди населения атмосфере ожидания смертного приговора. С этим суд не мог не посчитаться.

Для генпрокурора Владимира Устинова это был, безусловно, важнейший в его жизни процесс. Суд над Радуевым, который уже называют "процессом века", для правоохранительных органов России особенный. В то время как силовиков едва ли не ежедневно обвиняют в неспособности нейтрализовать главарей террористов в Чечне, захват "командующего Восточным фронтом" в первую чеченскую кампанию, гласный процесс над ним и его подчиненными были по большому счету первым публичным торжеством правосудия над главарем бандформирования такого уровня. Потому процесс был во многом показательным и символичным. Этим обстоятельством объясняется и намерение безупречно с точки зрения соблюдения уголовно-процессуального законодательства провести следственные мероприятия. Они проходили в Москве, а суд только формально исследовал дело в Махачкале.

Возвращение преступников на место совершения терактов, участие в процессе генпрокурора, его заместителя Сабира Кехлерова и прокурора Дагестана Имама Яралиева, более 300 свидетелей и двух десятков журналистов придали событию масштабности, но вместе с тем подняли и самих подсудимых. В Дагестане считают, что у следствия, как об этом неоднократно заявлял сам Устинов, достаточно доказательств вины обвиняемых, поэтому не следовало бы превозносить Радуева участием в процессе генпрокурора.

Результаты процесса, как и следовало ожидать, оправдали все прогнозы. Главный обвиняемый Салман Радуев получил высшую на сегодняшний момент меру наказания - пожизненное заключение, обвиняемый номер два Турпал-Али Атгериев - 15 лет тюремного заключения. Рядовые боевики Хусейн Гайсумов и Асламбек Алхазуров приговорены к 8 и 5 годам лишения свободы соответственно.

За чашкой чая с печеньем

Сначала создавалось впечатление, что после ареста некогда бравый зять Джохара Дудаева Салман Радуев сник, осунулся, и, оказавшись без солидной бороды, стал похож на запуганного подростка, а учитывая совершенные им чудовищные преступления - попросту на отморозка. Но уже через год Радуев, испытавший шок при аресте, переживший предательство близких людей, большинство из которых приходились ему родственниками, воспрял и всячески старался продемонстрировать боевой дух, свойственный его натуре. Таким его знали с 1990 года. Зримые атрибуты этого "возрождения" - прежде всего так непопулярная ныне из-за внешнего сходства с ваххабитами, но так необходимая террористу с инфантильным лицом черная окладистая борода, а также солнечные очки, придающие облику загадочную строгость, и четки в руках. Радуев как бы демонстрировал, что за два года с ним ничего существенного не случилось, он остался прежним и не перестал "бороться". Но, правда, теперь, как он сам отметил, "не за невозможную свободу Чечни от России", а за свою жизнь.

Стараясь блистать красноречием, он проявил наибольшую, по сравнению со всеми участниками процесса, активность, за что был прозван Турпалом Атгериевым "чеченским Жириновским". Если посчитать время каждой стороны, ушедшее на комментарии событий и прения, то безусловным лидером окажется главный обвиняемый. За два года в Лефортово, три месяца из которых он провел в старейшем махачкалинском СИЗО-1 с полуторавековой историей, в одиночной камере в 4 кв. м с телевизором и свежими газетами на книжной полке Салман за чашкой чая с любимым печеньем читал книги по военной тактике, возвращаясь к детским мечтам о карьере советского генерала, уголовные кодексы "страны-оккупанта" и далекой, но исламской Малайзии, где находится сейчас его семья. Все это пополнило словарный запас бывшего коммуниста и комсомольского работника юридическими терминами, которыми он жонглировал на процессе намного лучше, чем адвокаты. Зачитанные террористом в последнем слове стихи собственного сочинения, судя по характеру процесса и роли в нем защиты, также можно отнести к его инициативе. Даже его место за решеткой в зале суда - ближе к судьям и обвинителям - демонстрировало не то, что он был безусловным главным обвиняемым, а его желание активно участвовать в обсуждении любого эпизода дела, показывать умение бороться не только в окопах, но и в зале суда. Отчасти это объяснялось грозящим ему самым суровым в отличие от других подследственных наказанием.

"Если бы я знал, что суд состоится..."

Обстоятельно, не позволяя процессу выйти за рамки статей обвинения, действовал Владимир Устинов. Он затмил своей фигурой всю группу обвинения из четырех человек, которые в ходе двухмесячного процесса играли роль статистов, почти не проронив ни слова. По большому счету, если не считать судьи Верховного суда Дагестана Багужи Унжолова, главными фигурантами были Устинов и Радуев. Практически на каждом заседании генпрокурору удавалось найти нестыковки в линии защиты обвиняемых, и Радуеву нередко приходилось "выворачиваться из расставленных сетей", объясняя неувязки провалами в памяти и давностью событий. "Если бы я знал, что мне все это пригодится, постарался бы запомнить все подробности", - не без иронии заметил обвиняемый.

Однобокой оказалась защита, которая основной упор сделала на политических реалиях конца столетия, настаивая на рассмотрении или учете судом широкого круга обстоятельств, связанных с российским генералитетом и федеральными чиновниками. Все это в целом и было, на их взгляд, причиной совершения преступлений. О слабости своего адвоката и "несоразмерно" большой группе обвинителей не преминул заметить Радуев. "Если бы вы уступили мне двух своих прокуроров, - обратился он к Устинову, - то нас было бы равное количество".

Уже с середины процесса было очевидно, что попытки защиты представить своих клиентов как жертв обстоятельств безвластия и анархии на юге страны и в Кремле, предшествовавших началу первой чеченской кампании, не приведут к желаемому результату. Обвинение и суд неоднократно давали понять, что исследуются обстоятельства конкретного дела, а не их "политическая начинка". Тем не менее защита продолжила обреченный курс на "разбавление" уголовных преступлений политикой, а адвокат Радуева Арсанукаев даже назвал своего подзащитного "политиком".

Преимуществом защиты стало то, что, несмотря на заверения о наличии достаточных материалов для вынесения сурового наказания, следствие не располагало доказательствами совершения жестоких преступлений лично террористами. Ни один из свидетелей не показал, что Радуев или Атгериев отдавали приказы не только об убийствах мирных граждан, но даже о захвате заложников. Более того, оказавшиеся в селении Первомайское заложники и захваченные у этого села в плен Новосибирские омоновцы говорили о "непонятных действиях" федеральных сил, в результате которых, как они утверждают, и погибли заложники.

Радуев признался лишь в том, что удерживал людей в больнице, как он выразился, "помимо их воли", чтобы не допустить штурма больницы, а также в том, что отдал приказ о расстреле только одного заложника - Аюба Аюбова, который, возмутившись приставаниями "воинов Аллаха" к его сестре, выхватил у одного из налетчиков автомат и расстрелял двух боевиков. "Других приказов я не отдавал, - был категоричен Радуев, - а те, которые погибли, стали жертвами первых часов нападения на Кизляр, когда велась перестрелка с дагестанской милицией. Я также не исключаю, что мои подчиненные вопреки отданному мною приказу не трогать мирных граждан могли жестоко обращаться с людьми. Но это называется инцестом исполнителя, и я не могу нести за это ответственности".

Извинения дагестанцам, а не россиянам

Почти на каждом заседании Радуев по нескольку раз приносил извинения за "вынужденный рейд" в Кизляр, на которые с самого начала никто не обращал внимания, так как приносил он их еще в ходе бандитского налета - в стенах кизлярского роддома и в Первомайском. Но примечательно, что извинения приносились не российскому народу, а только дагестанскому. На это почему-то не обратили внимания ни прокуратура, ни суд. По сути, Радуев остался верен сказанным им во время совершения теракта словам о том, что в кизлярской больнице в заложники якобы захвачены "не дагестанцы, а русские, потому что Кизляр - русский город". О том, что главный обвиняемый был не до конца искренен даже перед теми, кому приносил извинения, говорит его укор, брошенный местным журналистам, которые, "в отличие от московских зная, что мы никакие не боевики, а моджахеды, продолжают называть нас боевиками".

Более прямолинейным, откровенным и вместе с тем искренним был Турпал Атгериев, который выразил на суде недовольство тем, что его адвокат Мухушев назвал его гражданином Российской Федерации. Если Радуев называл кизлярский рейд вынужденным, то Атгериев фактически согласился со словами Джохара Дудаева о том, что операция в Кизляре, задуманная как военная, провалилась. Более того, бывший вице-премьер масхадовского правительства назвал ее "заранее бесполезной и ненужной", даже если бы поставленные Дудаевым задачи по уничтожению вертолетной базы были достигнуты.

Более уверенно Радуев чувствовал себя при исследовании эпизодов теракта на железнодорожном вокзале в Пятигорске. Следствие не представило других доказательств причастности к взрыву подсудимого, кроме его же публичных заявлений по телевидению и неоднозначных свидетельских показаний. Исполнители теракта Айсет Дадашева и Фатима Таймасханова говорили, что приказ о теракте им отдавал полевой командир Джафаров. Радуев несколько раз переспрашивал: "Именно я вам этот приказ давал?" И только Дадашева ответила: "Зато Джафарову приказ давали вы". "Я бы попросил суд не обращать внимания на мои телевизионные выступления, где я беру на себя ответственность за теракты, - заявил Радуев. - Прокуроры со мной согласятся, что все это называется военным прикрытием, частью информационной войны, чтобы посеять панику. Я говорил, что применю химическое оружие, но у меня его никогда не было. Когда я говорил, что взорву Смоленск, Воронеж, Самару, то называл города, которые первыми приходили мне на ум. А иногда сами журналисты просили меня сказать что-нибудь сенсационное".

Очевидностью совершенных преступлений и достаточностью доказательной базы для предъявления сурового наказания объясняется отказ суда заслушивать свидетелей двух главных обвиняемых. Вообще же обвинение и сам суд построили свои заключения, если не считать видеозаписей, запечатлевших трагические события, и комментарии подсудимых, в основном на показаниях многочисленных свидетелей. Но для дачи показаний почему-то не были привлечены дагестанские журналисты, которые в те трагические дни работали в кизлярской больнице, Первомайском, Чечне и добровольно согласились заменить собою часть заложников. Отснятые ими сюжеты и демонстрировались в зале суда. От дачи показаний отказались, сославшись на занятость, два главных командующих операцией в январе 1996 года - бывшие руководители МВД и ФСБ России Анатолий Куликов и Михаил Барсуков.

Предстоит ли Радуеву амнистия?

Как и следовало ожидать, недовольство процессом выразили родственники подсудимых и их адвокаты. На возмущение родственников, прежде всего Салмана Радуева, которые за ходом процесса предпочитали наблюдать не в СИЗО-1, а в зале Верховного суда, где по телевизору велась прямая трансляция процесса, следствие не обратило никакого внимания. Они предлагали пригласить в зал суда тех, кто "мог сказать много хорошего о Салмане". Как заметил судья Унжолов, "тяжесть совершенных преступлений столь велика, что сведения, характеризующие личность подсудимых, не имеют никакого значения, и речь следует вести только об обстоятельствах совершения исследуемых на данном конкретном процессе преступлений". Следствие отказало Радуеву и Атгериеву в приглашении "своих" свидетелей и просмотре принесенных ими видеокассет. Но если показания свидетелей Атгериева не относились к обстоятельствам дела о кизлярских и первомайских событиях, то свидетели главного обвиняемого из числа амнистированных боевиков и Новосибирских омоновцев непосредственно касались этих событий. Такой подход суда дал повод адвокату Атгериева Мухушеву заявить, что "суд взял на себя соцобязательство по досрочному завершению процесса". Кроме того, защита жаловалась на трудности с приглашением на суд свидетелей, которые "сейчас неизвестно где живут - в Грузии, России или еще где, а к тем, кто может находиться в Чечне, затруднен доступ".

Суд над Радуевым и его сообщниками в Махачкале завершен. Однако следует ожидать продолжения процесса, так как осужденные не согласятся с приговором - слишком суровым, на их взгляд, - и подадут апелляцию в Верховный суд РФ. Сам Радуев уже говорил, что надеется на приговор в 12-14 лет тюремного заключения, но не очень верит, что в Москве приговор дагестанского суда не оставят в силе. Кроме того, в отношении Радуева и его сообщников могут быть в случае необходимости выдвинуты новые обвинения по другим преступлениям. У Радуева есть причины изменить приговор. Чеченская проблема когда-нибудь разрешится, и тогда у командира рейда на Кизляр появится шанс попасть хотя бы под частичную амнистию и в конце своей жизни выйти на свободу.

Махачкала