Анастасия Докучаева
На выставке зритель проходит сквозь симфонию смыслов Антони Тапиеса. Фото Жан-Пьера Габриэля
Выставка «Глаз художника» в палаццо Фортуни в Венеции, проходящая параллельно с 55-й биеннале, представляет первую крупную монографическую экспозицию Тапиеса после его смерти в прошлом году и, вероятно, лучшую из возможных.
Для нее отобраны работы мастера наиболее совершенного позднего периода и произведения других художников из его коллекции, которую он страстно собирал всю жизнь. Однако это не нафталиновая реконструкция «мира художника», где набор предсказуемо знаковых работ поставлен в известный контекст увлечений автора. Кураторы воссоздали часть универсума Тапиеса, расширяющегося или сжимающегося уже по воле зрителя. Их последователям будет невероятно сложно достичь подобного проникновения, выстроить философски-художественный контекст, более верный и разноплановый, найти точные ходы, чтобы провести зрителя по лабиринту смыслов, не позволяя ослабеть его вниманию.
Хотя в списке кураторов – авторитетной исследовательницы Наташи Эбер, директора музея палаццо Фортуни Даниэлы Феретти и сына художника Тони Тапиеса – имя Аксель Вервордт скромно стоит последним, но именно его прикосновение делает выставку произведением искусства, смелого и изысканного. Не стоит забывать, что бельгиец Аксель Вервордт – не только был другом Тапиеса, но был также одним из лучших современных дизайнеров интерьера.
Кроме того, он весьма серьезный коллекционер искусства всех времен и куратор ряда блистательных выставок, в частности «триптиха» Artempo – Academia – Infinitum, последовательно показанных с 2007 по 2009 год, на открытие которых каждый раз выстраивалась очередь из именитых кураторов и директоров музеев.
Его драматическое умение сталкивать произведения, формы, интерпретации сродни интеллектуальному театру. Да и здание старого венецианского палаццо, названное по имени жившего в нем на рубеже XIX–XX веков итальянского художника-символиста Марио Фортуни, также связанного всесторонне с театром, требует эксцентрических художественных жестов. Однако Вервордт-куратор не манипулирует зрительским вниманием, используя явно драматические приемы – чередование затененных пространств и выхваченных светом предметов, неожиданных ракурсов и соединений несоединимого, от буддистских скульптур из Китая VI века и кикладских идолов до Дюшана, от японской каллиграфии до Поллока (все – из коллекции Тапиеса).
Зритель проходит сквозь симфонию смыслов, развивающуюся в хитросплетении залов на четырех этажах – от высоких, темных нижних, со стенами из старого кирпича или завешенных потускневшими тканями, в которые романтичный Фортуни видел старинные гобелены, к простору и свету огромного подчердачного пространства, где в окнах видны венецианские крыши.
Творческую карьеру Тапиес начал в 18 лет, когда, попав в клинику в горах из-за болезни легких, понял, что единственный смысл его жизни – искусство, в котором для него объединились все интересы от любви и политики до непрерывных философских поисков.
С тех пор художника волновал главный вопрос – какое произведение обладает неисчезающей силой воздействия? И как изобразить подлинную реальность – внутреннюю? Выставка в палаццо Фортуни показывает, что истина, как ей и положено, проста. И в случае Тапиеса – почти предельно. Его мироздание умещается в японском саду камней или белом овальном блюде, которое художник взял у жены на кухне и прилепил в углу огромного шафранного холста, пересеченного еще парой белых линий.
Фигуративность в искусстве великого каталонца вплавлена в тяготеющую к абстракции метафизику и появляется лишь намеками. Его искусство минималистично и соткано из тончайших слоев обобщенных или заново найденных символов, но при этом все его холсты, графика и редкие объекты сохраняют поразительную телесность, витальность и эротичность, почти варварскую.
 |
| «Маски смерти» Арнульфа Райнера (слева) и Антони Тапиеса.
Фото Жан-Пьера Габриэля |
Здесь же сплетаются по смыслу и бесконечным визуальным ассоциациям посвященная каталонцу Гюнтером Уекером работа «Деревья и гвозди» и истыканный гвоздями идол из Конго, лаконичные иероглифы Роберта Мазервела, страстные абстракции Поллока, Ведовы и Кацуо Ширага, медитативный Ротко, хрупкий Клее, провокационный абстракционизм Серра, строгий поздний Кандинский и псевдопримитивная маэстрия Кунеллиса.
Сам Тапиес считал, что самое важное для художника – уметь вовремя остановиться. Конечно, все объяснения, когда именно это нужно сделать и что же все-таки изобразить, относятся уже к области мистического озарения, убедительное присутствие которого и делает искусство Тапиеса безграничным и зачаровывающим, особенно в смысловом гиперпространстве выставки Вервордта.
Дарья Гармоненко 