Станислав Минин.
Фото Reuters.
Президентом Польской республики Лех Качиньский стал 23 декабря 2005 года. Президентом всех поляков – три дня назад. Трагически, посмертно.
Он не мог достичь этого при жизни, вызывая стойкую антипатию светской интеллигенции, влиятельной прессы, проевропейской молодежи, «левых» и либералов. Он хотел интегрировать общество, создав его заново путем «морального очищения». В Европе XXI века он выступал за средневековую ордалию. Как политик, он пал жертвой собственной утопии.
Он был Дон Кихотом и сражался с ветряными мельницами.
Доставшуюся ему власть он воспринимал в категориях исторической миссии – строительства новой, Четвертой Речь Посполитой, свободной от коммунистического наследия, возрожденной Польши маршала Пилсудского. Миссия оказалась невыполнимой, а «аморальная» Третья Речь Посполитая ужаснулась смоленской катастрофе. Его политические противники не скрывали слез.
Польша, которую Лех Качиньский хотел перестроить в соответствии со своим видением, продемонстрировала стойкость и зрелость. Она оказалась современной демократией со зрелыми институтами. Она сдерживала его амбиции при жизни. Она мобилизовала страну после его смерти.
Он привел к власти элиту, ставшую колоссальным раздражителем для польской политики, переформатировавшую ее язык. Польша заговорила о люстрации, о папках с компроматом на бывших коммунистических агентов. Об истинной интеллигенции и «образованщине». О «системе связей» («укладе» по-польски) спецслужб, экс-коммунистов и некоторых членов «Солидарности», препятствовавшей польскому очищению.
Его ментором считали брата-близнеца. Ярослав Качиньский был и остается архитектором консервативной польской утопии. Однако без энергичного и успешного Леха он остался бы на политической обочине, куда его эффективно вытесняли леволиберальные 90-е. Сейчас Ярослав оказался перед дилеммой. Решится ли он конвертировать страшную трагедию в политический капитал? Решится ли участвовать в президентских выборах? Или утрата эмоционально сломает его?
Лех Качиньский и Дональд Туск были антиподами. Туск умеет подстраиваться, а Качиньский хотел подстраивать мир под себя. Их противостояние – лучшая иллюстрация к спору о том, каким должен быть современный политик.
В конце 70-х Лех Качиньский обучал рабочих основам трудового права. В конце 80-х он готовил знаменитый «Круглый стол», увенчавший эпоху Польской народной республики, давший старт демократической Польше. Он участвовал в трансформации страны, но вовсе не с его именем история будет отождествлять триумф «Солидарности». Ее иконами останутся Лех Валенса, Тадеуш Мазовецкий, Яцек Куронь, Бронислав Геремек. Лех Качиньский станет олицетворением другой, очень короткой эпохи в современной польской истории – эпохи консервативного эксперимента.
Он был способен на Жест. Он просил у чехов прощения за оккупацию Тешинской Силезии по итогам Мюнхенского соглашения. Он ввел в моду историческую политику, потому что не мог поступить иначе: история была для него ареной продолжающегося столкновения «черного» с «белым».
Он не мог стать современным европейским лидером, но Польша не смогла бы стать до конца европейской без такого лидера, как Лех Качиньский. Он принял Польшу на распутье и стал воплощением одного из путей – назад. Польша должна была понять, каков этот путь. Пройтись по нему. Она не смогла бы переосмыслить себя без Леха Качиньского. Что она поняла – мы скоро увидим.
В Польше Лех Качиньский был героем карикатур. В сознании многих наших соотечественников он превратился в карикатуру на самого себя. Но он был сложнее. Сложнее любой карикатуры, отдельно взятого высказывания, поступка, позы, жеста, лозунга.
Дарья Гармоненко 