Доплестись до гроба налегке

«Король Лир», по признанию художественного руководителя театра Константина Райкина, «вырос» из «Ревизора»: начали репетировать комедию Гоголя и поняли, что ставить надо совсем другую пьесу. В связи с этим как-то странно теперь слушать слова Райкина, всячески противящегося, когда в его «Лире» спешили видеть актуальный политический смысл и аллюзии. Да и то: к чему бы Райкину было играть Лира, а Юрию Бутусову ставить эту трагедию, если бы она вся, с королями британскими да французскими и прочими герцогами, утонула в прошлом?..

Согласимся лишь в том, что политические аллюзии – одна лишь сторона «медали». Тем более что в пересказе спектакля первым делом описывают финал, такой, что враз отбрасывает в сторону всю фантазийную мишуру и дает волю эмоции. Лир пытается усадить своих трех дочерей за пианино, а дочери, уже мертвые, валятся, задевая клавиши. Гонерилья (Марина Дровосекова) в красном, Регана (Агриппина Стеклова) в желтом, Корделия (Наталья Вдовина) в белом платье сползают со своих стульев, а не сознающий происходящего король мечется между трех фортепьяно и пытается заставить дочерей сесть за инструмент. И эти случайные аккорды знаменуют собой атональную музыку смерти.

Бутусов и его художник Александр Шишкин начинают с огромного стола: на строительных козлах – длинные строительные доски, на них – листы фанеры. По периметру этого импровизированного стола – дочери Лира, их мужья и женихи. Сам Лир (Константин Райкин) – на столе. То ли – приготовленный к посмертному омовению, то ли – как праздничное блюдо. Сам говорит: хочет «доплестись до гроба налегке», при этом просьба к дочерям рассказать ему о своей к нему любви выглядит злою шуткой, безумной прихотью.

Пожалуй, это и следует счесть главным театральным открытием Бутусова: Лир в его спектакле по-настоящему безумен в начале: сохранить корону и королевский титул, раздав королевство наследницам, вернее, их мужьям, короче, третьим лицам – это ли не безумие? Хоть – с точки зрения истории, приложив все это к средневековым законам Европы, хоть – с нынешней, пытаясь вообразить, как это может выйти в 2008 году, когда президент наш планирует мирную передачу президентской власти гипотетическому преемнику┘

Прямых политических параллелей в спектакле нет, однако и вглубь истории герои не забираются: костюмы не имеют отношения к какой бы то ни было конкретной эпохе, но в целом – «плавают» в пределах ХХ века. Остатки шинелей, неопределенной военной формы, на голове Лира вместо короны – обтягивающая черная шапочка, – одни в таких ходят молиться в мечеть, другие – надевают под широкополые хасидские шляпы.

Так вот: безумие Лира совсем не похоже на болезнь. Все произносится Райкиным совершенно осмысленно, глаза его ясны. Оставшись один, в сопровождении шута (Елена Березнова) и Кента (Тимофей Трибунцев), в одних «длиннополых» трусах, – он пугающе-нормален среди безумия непогоды и распада семьи. К слову, так уж положено Шекспиром (и тут Бутусов следует автору), распад семьи в данном случае совершенно очевидно ведет и к распаду страны, междоусобным войнам и даже внешней интервенции (Корделия приводит с собою французские войска). Но такова трагедия: до страны и народа нет дела никому.

Бутусов безжалостен к актерам: Эдгара (Артем Осипов), когда ему полагается изобразить безумие, заставляет на глазах у публики вылить себе на голову ведро какого-то клейстера и затем вываляться в этой липкой дряни. Глостера (Денис Суханов) казнят, утыкая лицом в лохань с рваными бумагами, другие обливаются водой с головы до ног┘ Странное дело: чем больше сценических ухищрений, тем большее впечатление производит простая, но настоящая – страстная – игра. Сопряжение с происходящим на сцене возникает тогда только, когда в разговор вступает Наталья Вдовина – Корделия. Когда-то открытый Райкиным ее трагический темперамент здесь наконец находит естественный выход. И самому Райкину трагедия – по вкусу. И все прочее кажется лишним.