Все в белом

На Малой сцене МХТ им. А.П.Чехова сыграли премьеру «Киже». Известный рассказ Юрия Тынянова взялся перенести на сцену Кирилл Серебренников. Это во всех смыслах авторский взгляд: Серебренников в данном случае и автор инсценировки, и режиссер, и художник.

Такой спектакль легко хвалить: в нем есть все, что нужно для получения удовольствия. Красивая картинка - все в белом, некоторые в черном. Изящная конструкция - черный лакированный язык подиума, «высунувшийся» в зал, свободно перемещается по горизонтали; неровный пол, вероятно, символизирующий ухабы и рытвины бескрайних русских дорог, свет, который то еще сильнее выбеляет засыпанные мукой лица, то затемняет и лица, и запутанные русские смыслы (за свет в «Киже» отвечает Дамир Исмагилов). Красиво, правда. И актеры двигаются по каким-то неправильным траекториям, но видно, что так и задумано и в каждом движении - режиссерское решение.

Рассказ у Тынянова - короткий, чуть длиннее анекдота, который в нем рассказывается - про то, как ошибка молодого писаря из слов «подпоручики же» вытащила несуществующего Киже, которого то и дело касается гнев и похвала самого императора, то указывает бить его плетьми и в Сибирь ссылает, то возвращает обратно, женит и производит в генералы... Павел I - что о нем говорить, известный сумасброд. По ходу дела Тынянов зачерпывает и несколько «боковых» сюжетов. Серебренников идет дальше: в два часа без антракта он умещает еще несколько историй. Целую сцену с Кантом, например, отталкиваясь от одного упоминания о нем у Тынянова. Кант (Павел Ващилин) в спектакле говорит по-немецки, его переводит на русский приставленная к нему переводчица (Мария Зорина), а спорит с ним, если только я не ошибся, Аракчеев (Леонид Тимцуник). Дело в том, что каждый актер играет в спектакле по нескольку ролей, к тому же все почти - в одинаковых паричках, адресующих к моде конца XVIII - начала XIX века, а свет на сцене часто - приглушенный, вероятно, знаменующий собою сумерки российской жизни, в которой свобода, как открывает для себя Кант, не является насущной необходимостью... К тому же по ходу действия то и дело просыпается мука, сдувается в воздух, так что лица тонут в мучных облачках, так что спутать Аракчеева с кем-то другим не составляет труда. И простительно. Да и, глядя на сцену, трудно заподозрить режиссера в желании как-то отделить один персонаж от другого, чтобы путаница была невозможной. Отдельно от других стоит царь (Сергей Медведев), все прочие воспринимаются более или менее единым коллективом. Выходя из строя, например, Аракчеевым, актер впоследствии непременно должен вернуться в общий строй. Таков, судя по всему, был замысел.

Пока идет долгая вставная новелла с Кантом, не раз успеваешь поразиться актерской памяти, которая способна была (правда, неясно - зачем?) выучить такие объемы немецкого текста. Ну, разве для гастролей в Германии? Тогда - конечно...

Отчего же так скучно?

Ведь это же - анекдот. Пусть, не смешно, - в конце концов анекдоты могут быть и поучительными, и в павловское время анекдотами называли просто интересные истории, казусы (каковым, несомненно, является и анекдот о подпоручике Киже). Но хотя бы увлекательно? - Нет. Музыка играет (композитор - Алексей Сюмак), панель - та, что похожа на подиум, - делает рейсы то справа налево, то в обратном направлении, мука распыляет и без того не кучно собранный смысл. Павловские солдаты и офицеры в спектакле Серебренникова и пишут и подписывают бумаги отпечатками пальцев, - сперва опускают палец в подушку с краской, затем - на бумагу. В первый раз - занятно, дальше, как всякая техническая находка, она уже не работает, хочется ее «промотать» поскорее вперед, чтобы не тратить время на уже известное и понятное. Но таких придуманных приемов в спектакле немного и все они повторяются по многу раз (как уже упомянутая мука, которая то и дело туманит воздух.

Белые костюмы из сурового полотна очень напоминают те, что были на советских солдатах в «Голой пионерке» Серебренникова в «Современнике». Наверное, пошив в МХТ другой, проймы, это видно, занижены, есть, наверное, еще не одно отличие, но ощущение от этих одежд как от общего места в театре последних лет все равно остается. И таких общих мест в спектакле, если можно так сказать, больше, чем нужно. Когда на сцену выходит несколько одинаково одетых актеров и актрис, с какими-то подобиями боевых орудий, память мгновенно выталкивает из своих закромов «Последнее восстание» АЕС+F. Надо ли говорить, что все актеры, хотя и играется спектакль на малой сцене, пользуются микрофонами? Нужно ли уточнять, что без нецензурной лексики не обошлось? Есть и эротическая сцена, в которой Фрейлина (Кристина Бабушкина), которую выдали за поручика Киже, вступает в контакт с господами офицерами: она держит в руках ножны, в которые офицеры по очереди засовывают свои сабли. Под этакий старинный мадригал. Конечно, эту сцену скучной не назовешь, но ведь и оригинальной - тоже нет.

Конечно, не заметить актерских усилий было бы несправедливо (о режиссерских, к слову, тоже можно было бы сказать еще немало слов). Сергей Медведев в роли Павла, правда, слишком педалирует мысль о безумии нашего русского Гамлета, как, случалось, называли царя. То вцепится зубами в чью-то пуговицу, то - снова зубами - в кусок льда. Такому, конечно, апоплексический удар - самая достойная награда. Но к идее свободы, которая де России не особо нужна, поскольку, как говорит, кажется, Аракчеев, на свободе деревья растут кривые, не как в лесу, - так вот к идее свободы все, что происходит на сцене, имеет мало отношения. Как и идея свободы, которую изрекает Кант, - к спектаклю Серебренникова.