Средневековая музыка — это геометрия Лобачевского

– За 15 лет отношение к старой музыке в нашей стране существенно изменилось: теперь мы много чего знаем и слышали. А в тот момент, когда создавался ансамбль, вам было на что опереться?

– Наш ансамбль — ровесник века, но история средневековой музыки у нас началась гораздо раньше. В 70-е годы в СССР появились ансамбли «Hortus musicus» и «Мадригал»: по тем временам они были на гребне волны и не сильно отличались по уровню от европейских коллег. Вскоре появились их последователи в разных городах. Но в Европе исполнительство средневековой музыки продолжало развиваться, а наши ансамбли очень скоро стали самоэпигонами, «Hortus musicus» до сих пор играет так же, как в начале 70-х.

Основной проблемой в советское, а затем и российское время было отсутствие у нас нотных материалов. Расшифровки в современной нотации, которыми мы располагали, —очень приблизительный перевод. Можно сказать, что люди тогда пытались поставить Шекспира на языке оригинала, пользуясь переводом на русский язык. Это смешно. Поэтому ансамбли, которые тогда начинали заниматься средневековой музыкой, не могли быть аутентичными, для этого нужно было добраться до рукописей и зарубежных изданий, что стоило баснословных денег. По большому счету, до наступления эры интернета об историческом исполнительстве в России говорить нельзя. Но даже в 2007 году, будучи на гастролях в Швейцарии мы фотографировали издания, факсимиле и расшифровки в базельской Schola Cantorum, все, что можно, целыми томами увозили. Когда мы начинали, задачи играть аутентично не стояло, это казалось несбыточной мечтой. Сейчас — совсем другое дело, доступны факсимиле и расшифровки, есть книги и курсы.

– Насколько поле средневековой музыки в России сегодня наполнено игроками?

– По большому счету, практически никого… Да, есть люди, которые исполняют средневековые тексты, но если речь идет об историческом исполнительстве — то назвать некого. Существуют ансамбли, которые играют в рамках «филармонического средневековья», которое начиналось с «Hortus musicus». В Петербурге есть чудесные музыканты «Laterna Magica», они участвуют в моих ансамблях, но когда собираются вместе, то играют иначе. Это большая проблема, я ощущаю, что помимо меня в России этим постоянно не занимается никто.

– Universalia in Re ваш первый ансамбль, с которого все началось, на его базе потом возникли Labyrinthus иEnsenhas. Зачем было создавать новые коллективы, если ваш первенец продолжал существовать?

– У слушателя с каждым ансамблем связаны определенные ожидания: если я иду на концерт «Gothic Voices», то рассчитываю услышать вокальную музыку, а если они будут играть инструментальные композиции, почувствую себя обманутым. Концепция Universalia in Re — инструментальная. За десять лет мы на собственном опыте прошли всю послевоенную историю исполнительства средневековой музыки, каждый раз открывали для себя Америку и каждый раз обнаруживали: ох, это уже сделано! Но мы убеждались, что идем правильным путем, пока, в конце концов, не дошли до аксиомы, что средневековая музыка прежде всего вокальная. Тогда стало ясно, что основой должен быть вокальный ансамбль, а инструменталистам предстоит научиться аккомпанировать, они должны поставить себя в контекст вокалистов. Поэтому следующим этапом было создание вокального коллектива — им стал Labyrinthus. И я не мог его позиционировать как Universalia in Re, от которого слушатель ждал инструментальной музыки.

– Вы живете в Нижнем Новгороде: не так далеко от центра, но все же не столица. Кто начинал с вами вUniversalia in Re?

– Все началось с цикла лекций «Искусство и мировоззрение», где я показывал разную музыку, от средневековой до ультрасовременной. Оказалось, что людям средневековье интереснее, чем все остальное, и музыканты, которые приходили на лекции, предложили попробовать вместе поиграть. Но уже с 2004 года в ансамбле были петербургские и московские исполнители, и здесь мы следуем западноевропейской традиции: я не знаю практически ни одного коллектива, где играли бы музыканты из одного города, если только это не Базель. Возможно, я преувеличиваю, но все ансамбли на конкретные программы приглашают людей из разных городов, потому что специалистов в каждой области очень мало.

– Нынешний состав ансамбля отличается от первоначального?

– Конечно. Начали мы играть в традиции 50-60-х годов, используя фольклорный подход. Потом оказалось, что это совсем не средневековая музыка, нам захотелось чего-то другого, началась болезнь роста… Но кому-то нравился именно фолк. А гитарист, бывший в числе первых участников ансамбля, как-то сказал: о, у нас такой замечательный состав для романсов!.. То есть люди стали естественным образом отсеиваться по интересам.

– Кто принимает участие в концерте 21 апреля?

– Те музыканты, с которыми я сотрудничаю сейчас: певицы Анастасия Бондарева и Екатерина Либерова, Андрес Измайлов (романская арфа) и Александр Горбунов (виела, ребек). Вообще в юбилейном концерте должно быть что-то необычное, рояль в кустах. На наше пятилетие мы решили сыграть русскую средневековую музыку, которой нет. Брали духовные стихи, сочинения ХVII века — то, что смогли найти, и пытались представить себе, как бы это звучало в XIV веке в традиции менестрелей.

– Насколько такие эксперименты исторически оправданы? Или это чистого рода фантазия?

– Это фантазийная реконструкция. Некоторые говорят, что играют музыку русского средневековья, а исполняют произведения XVII века — простите, это смешно, это барокко, а не средневековье. Русская средневековая музыка существует в кондакарной нотации, которая пока не расшифрована так внятно, чтобы по ней можно было подготовить программу. Мы сунулись, но сразу стало понятно, что этим нужно заниматься с научной последовательностью — надеюсь, кто-то на это решится.

На десятилетие мы приглашали ансамбли, с которыми сотрудничаем. А на этот раз решили сделать попытку вернуться к истокам Universalia in Re, который тогда играл много моих вещей, и сделали программу из пьес, которые я сочинил и аранжировал за эти годы. Музыканты будут петь в средневековой манере и играть на средневековых инструментах, но совсем не средневековую музыку!

– А что же?

– Есть, например, такая техника — изоритмический мотет, она характерна для первой половины XIV века. Если забыть о средневековых ладах и соединить ее с поэзией Мандельштама или Бродского — что получится?XIV век был одержим структурой — рондо, виреле, баллата, — как русский текст будет жить в этих условиях? Как русская поэзия ляжет на средневековое ритмическое мышление? Или как со средневековьем соединяются музыкальные находки ХХ века, например, додекафония? Средневековая музыка — это геометрия Лобачевского, которая нарушает аксиому параллельных прямых Евклида. Вот и мы каждый раз нарушаем одну из аксиом средневековой музыки. Не знаю, что получилось, ведь я смотрю на все изнутри, но интересно, что скажут слушатели.

– У вас есть отличный проект под названием Medievallica, где вы переигрываете в традициях средневековой музыки рок и метал.

– Да, мы сыграем и пару произведений из Medievallica, потому что сама идея проекта пересекается с замыслом концерта. Когда-то передо мной встал вопрос: что определяет сущность средневековой музыки? Нотный текст? Но мы знаем, что его легко исполнить на современных инструментах с современным ритмом, подставить привычные гармонии и текст перестанет быть средневековым. В чем тогда суть? Может быть, в подходе к тексту? Ведь для исполнения любого сочинения недостаточно самого текста, нужен определенный объем знаний и опыт. Существуют группы, играющие средневековый рок и метал: они берут средневековые музыкальные тексты и делают современные обработки. Мы поступаем наоборот — берем современную песню и подходим к ней с позиции средневекового музыканта.

– Грубо говоря, это каверы?

– Да, я выбираю известные композиции, но не просто их аранжирую, а сочиняю новые голоса, так что оригинал иногда сложно узнать. Две таких пьесы прозвучат на концерте. Песня «Mother’s Little Helper» группы TheRolling Stones получила форму средневекового рондо. Поскольку в ней поется о транквилизаторах, мы решили исполнить ее в стиле кружка французских композиторов XIV века, который называли «Fumeurs». Сейчас на французском глагол «fumer» означает «курить», причем не только сигареты. В средневековье не было ни сигарет, ни курительных наркотиков, и слово означало что-то дымное и неясное. Композиторы «Fumeurs» просто писали «дымную», странноватую музыку, но от оттенка современного уже сложно избавиться, поэтому мы решили поиграть со смыслами: будто бы кто-то из «Fumeurs» услышал песню «Mother’s Little Helper» и спел ее на свой лад. Вторая песня — «Про дурачка» Егора Летова: в ней мы соединили безумно сложный ритмически арс субтилиор и панк. Мелодия песни становится основным голосом, а два других немножко сходят с ума и живут в конце XIV века.

– Что за 15 лет существования ансамбля изменилось в окружающем музыкальном контексте и в восприятии музыки, которую вы играете?

– У ансамбля были взлеты и падения, но они никогда не были связаны с качеством исполнения. Иногда на неудачные, на наш взгляд, концерты собиралось много людей и были замечательные отзывы. В другой раз, когда мы считали, что делаем что-то замечательное и очень важное, приходило тридцать человек, которые после концерта не говорили ни слова... Каждый раз музыка попадает в новый контекст, который нам не дано предугадать. Когда музыка находит отклик у слушателей, я очень рад, а когда не находит — это плохо, грустно, но я все равно буду продолжать делать то, что считаю нужным.