Наталия Оосминская На прошлой неделе в московский литературный клуб "Авторник" собрались не для того, чтобы послушать кого-нибудь из товарищей по цеху экспериментальной литературы. Вместо стихов и прозы участникам и гостям клуба было предложено поучаствовать в круглом столе, задуманном известным литературоведом и социологом Борисом Дубиным. Назвали его длинно и многообещающе: "Структура современного литературного пространства и перспективы ее изменения".
Публика собралась немногочисленная, но, как и полагается на круглых столах, разношерстная. В качестве гостей и экспертов были приглашены литературные критики (Ирина Каспэ, Евгений Шкловский, Артем Магун и наш обозреватель Владимир Березин), социологи (Абрам Рейтблат), а также поэты и прозаики. Последние вопреки обыкновению по большей части играли роль публики.
Структура приоритетных литературных топосов де-факто определилась еще до начала круглого стола. Сам идейный вдохновитель дискуссии Борис Дубин на круглый стол не пришел, поскольку, получив накануне приглашение от "Иностранки" отметить Старый Новый год, не смог от этого предложения отказаться. Так что, пока Борис Владимирович вместе с редакций авторитетного журнала праздновал литературное новолетие, бразды правления клубными дебатами пришлось принять литературному критику и сотруднику "НЛО" Илье Кукулину.
Отправную точку полемики, однако, задал не кто иной, как тот же Дубин, - не лично, а устами Дмитрия Кузьмина. Кузьмин, на правах руководителя клуба открывавший заседание, начал свое выступление со ссылки на недавнюю статью Бориса Владимировича в декабрьском "Знамени", где было заявлено о крушении символического статуса отечественной литературы (см. "EL-НГ" # 42 от 28.11.2002). Картина, нарисованная Кузьминым со ссылками на Дубина, наводит печаль и уныние. Там, где некогда высился регулярный город советской литературы с толстожурнальным истеблишментом в центре и палаточным лагерем самиздата на окраине, теперь образовалась не то пустошь, не то временное поселение, отданное на откуп массовой литературе. А бывший литературный бомонд тут чуть ли не на правах беженцев.
От этой очевидности, которую никто из собравшихся оспаривать не решился, как от печки, должна была затанцевать дискуссия о перспективах новой застройки ландшафта российской словесности.
Главный вопрос Дмитрия Кузьмина: "Каков ресурс воздействия со стороны неподцензурной литературы?" - озвучивал и его основную стратегию, и его давнюю надежду: как только наследники самиздата выйдут из подполья, древо национальной словесности немедля покроется плодами экспериментальной поэзии и прозы. Но этого не происходило в 1990-е годы, не происходит и сейчас. Отсюда растерянность: литературное пространство не так просто поддается перепланированию, поэтическая вивисекция себя не оправдывает. Опять тупик: что делать?
Дискуссионную эстафету подхватил Илья Кукулин. Как литературный аналитик, он перевел вопрос Кузьмина в социальный контекст: "Что означает сейчас социальность литературы?" - и в таком виде переадресовал его Абраму Рейтблату. Картина же, которую нарисовал Рейтблат, по его собственным словам, "ужасающая": по сравнению с 1970-ми годами в конце 1990-х количество рецензий и критики в толстых журналах сократилось в несколько раз. Столь низкой частоты цитирования современных молодых авторов, как сегодня, не было за весь советский период. Если массовая культура сейчас на подъеме, то "высокая" литература на спаде, у нее нарушены все внутренние связи. Правда, есть одно "но". Предмет социологического анализа Рейтблата - исключительно толстые журналы, и может статься, что они вообще не отражают реального положения дел. Может статься, что где-то там, вне литературного бомонда "толстяков", и зарождается будущее национальной литературы?
Вопрос: "Правда ли, что застой толстых журналов отражает всеобщую литературную апатию, или же подспудно уже сформировалась новая, внежурнальная элита?" - стал кульминационной точкой круглого стола. Согласившись с тем, что сегодня никого ничего "не цепляет", участники дискуссионного застолья не сошлись в определении того, что же такое современный литературный истеблишмент и существует ли он вообще?
Для одних, например для Кузьмина, истеблишмент - это те, кто издается, то есть ложная элита, предприимчивые самовыдвиженцы. Для других, в первую очередь для Олега Дарка, истеблишмента сейчас вообще нет, поскольку отсутствует иерархия ценностей. Раз первый поэт страны не назван, то пусть тебя хоть стотысячными тиражами издают, все равно на литературном небосклоне правит убийственный закон: да, "не цепляет"!
Однако важен сам факт, что экономически более состоятельные литераторы имеют возможность навязывать обществу свои эстетические предпочтения. Завершая полемику, Илья Кукулин заметил, что противопоставить этому эстетическому хаосу можно только одно - коммерческий интеллектуальный бестселлер. Правда, никто из присутствовавших на этот призыв не отозвался. Или просто времени не хватило?
