Данила Давыдов Семен Липкин. Воля: Стихи; Поэмы. - М.: О.Г.И., 2003, 492 с.
Инна Лиснянская. Одинокий дар: Стихи; Поэмы. - М.: О.Г.И., 2003, 512 с.
Легендарная литературная пара представлена стараниями "О.Г.И." стремящимся к полноте двухтомником. Это важно хотя бы потому, что недавний уход Семена Израилевича делает новый том первым посмертным "Собранием стихотворений" (а это особый, близкий к академическому жанр издания).
Мне мучительно хочется писать об этих двух поэтах, и одновременно это оказывается необъяснимо сложным (даже мучительным - в прямом уже смысле слова) занятием. Все ярлыки ("религиозная поэзия", "гражданственность", "стоицизм") давно уже висят и даже несколько пожелтели. Проблема ярлыков (а это всегда квинтэссенция дурной - подчеркиваю - банальности) в том, что, по сути дела, они не лживы. Они всего лишь огораживают и изолируют те или иные фрагменты истины.
Эти отвлеченные (и, заметьте, тоже вполне себе банальные) рассуждения к тому, что литературная репутация и Липкина, и Лиснянской чуть ли не абсолютна, но при этом в этом абсолюте несколько холодно и вообще не вполне уютно. То есть Бродский - "наше все", Пригов - "закрыл поэзию", Кузнецов - "гордость земли русской". А Липкин и Лиснянская "просто есть". И в этом заключается нечто, раздражающее остатки совести.
Помимо остатков совести раздражается и некий орган, ответственный за филологизм. Привычным образом заносишь Липкина и Лиснянскую в графу "архаисты" (не в гундосые консерваторы, конечно, а именно в классические архаисты, по Тынянову) и тут же чувствуешь: несостыковочка. Не работают тут формалистские законы наследования, а коли и работают, то уж больно хитро.
Само присутствие Липкина в неком легендарном "тогда", сама его миссия быть не "вне литературного процесса", не "вне его", но "над ним" заставляет ощущать его фигурой чуть не ветхозаветной, современником не только дедов и отцов, но и детей, внуков, правнуков, праправнуков┘ Исключительная, архаическая какая-то монолитность Липкина (недаром он переложил "Гильгамеша"!) удивительно гармонирует с беспафосной, тихой, максимально лиричной, но столь же непреклонной стойкостью и строгостью Лиснянской. Радость тоже, обратите внимание, может быть строгой.
Эта удивительная стойкость (не статичность!), это вечное со-путствие и на-путствие поэтическим современникам-наследникам, эта непостижимая возможность немодности и непартийности - не связано ли все это с бесконечным диалогом со смертью? Не истеричным призыванием, не юродским высмеиванием, не снобистским отказом признать саму возможность ее - но именно диалогом, жестким и спокойным, на равных? "Близится тот, кто слышит Приказы. / Первенец смерти тысячеглазый / С капелькой желчи на остром мече" (С.Л.); "Забуду и во смерть войду / И положу конец разлуке - / Слепыми пальцами найду / Меня заждавшиеся руки" (И.Л.).
Физическая смерть Липкина - не повод спорить с этим. Это просто переход в другую фазу, не отменяющий смысла вышесказанного. Тем более что и Липкин, и Лиснянская представляют (и здесь, вероятно, уместнее всего вспомнить о христианской их позиции - именно как поэтов) ситуацию смерти чуть ли не творческим актом (да не зачтутся мне эти слова за кощунство): "Из множества двустиший / Одно скажу опять: / Искусств не знаю выше / Искусства умирать" (С.Л.); "Срок думать об иной монете┘ / Чет-нечет, нечет-чет┘ / Но если мы потонем в Лете, / То Лета петь начнет" (И.Л.).
Говорю вновь, увы, совершеннейшую банальность: лирика Липкина и Лиснянской направлена не столько гражданственно или этически, сколько метафизически. Это - чистейший и редчайший пример философского мышления в образах (кстати, обратите внимание на крайнюю их экономность в отношении метафор и прочих тропов).
Смерть Липкина не разлучает нас с ним, и то, что Лиснянская среди нас, - удивительное и радостное чудо соприсутствия. Простите за пафос, так получилось. Спасибо "О.Г.И." за эти два тома.
