Татьяна Бек Юлия Покровская. Солнечное сплетение. Стихотворения. - М.: Предлог, 2004, 232 с.
Юлия Покровская (я-то помню ее еще под другой фамилией, совсем девочкой, чрезвычайно длинноногой и смешливой, когда все мы вместе, сразу после школы, ходили в литературный кружок к Давиду Самойлову) давно пользуется в элитарном кругу русских поэтов-переводчиков авторитетом экстра-класса. Виртуозная переводчица французской классики! Теперь, после выхода первой оригинальной книги Юлии Покровской "Солнечное сплетение" (точный образ: и главное скопленье нервных узлов у человека, куда, не дай бог, ударят, и лучезарно-словесный сплав мотивов), оно очевидно: перед нами и значительный лирик, настоящий поэт.
Книга продумана как симфония и разбита на главы┘ Земное и небесное, одинокое и роднящееся, мирское и мистическое - все это в стихах Юлии Покровской пребывает в ежесекундном диалоге, а она сама именно что совершает выбор, но никогда не окончательный. Она антимаксималистка, знающая, что категоричность чревата насыщенной, но скудостью. Вывод из прожитого таков: "И на исходе отпущенных лет / не испугает, но станет понятен / тот, отнимающий зрение, свет, / сплошь состоящий из радужных пятен".
Юлия Покровская - из немногих современных поэтов, двинувших вперед традицию акмеизма (последние десятилетия в большей моде были огосударствленный символизм или измельченный авангардизм) с его гордым отстаиванием частного бытия как главной ценности, с введением прозаического сора в космос лирики на равных с античными реминисценциями, с одомашниванием самых высоких звезд, со сквозняком разговорной речи, взвихряющей старинные страницы оды и элегии┘ Поэтесса самим ритмом своих музыкально разнообразных стихов передает "пульс времени под тканью звездной, / чуть смявшейся у полюсов" - это очень важно, что ткань у полюсов смята: тут-то, в нелепых складках свежего стиха - от сонета до верлибра, и таится индивидуальность┘ Покровская - поэтесса сугубо городская, когда пригород (вспомним Пастернака) как припев. Но это именно лично ее Москва, вписанная в природу посредством настойчивых метафор: "как гусеница, желтенький трамвай┘"; "по улице, зеленой, как река┘"; "ржаной асфальт, как хлеб┘"; "поезд змеится, влезая на мост". Она и собственную жизнь, внешне ограниченную рамками, расширяет как хочет - в сновидениях. Сон тут - важнейший инструмент, вещий, если смотреть в будущее, и уточняющий, если - вспять. "Ах, эти сны, текучие, как реки!" - пишет поэтесса, а рядом бормочет: "Сон, меня сморивший, был недолог, / хрупок, как богемское стекло", а следом и вовсе отождествляет сон с "ангелом наитий"┘
Думаю, что именно этот дар общаться запанибрата с далекими временами и раздвигать свой мир, не сходя с места, обеспечил Покровской дивную поэтическую удачу (литературные доки знают о ней давно) - не перевод, нет, самостоятельное творение "Песни Битилис. Из Пьера Луиса": оно замыкает книгу. Справка для несведущих: двадцатипятилетний француз, ученик Малларме, в конце ХIХ века выпустил книгу от имени мифической древнегреческой поэтессы Битилис, якобы ученицы и подруги Сафо. Луис предложил читателю опять же якобы перевод с древнегреческого - его мистификация провела на мякине даже искушенных читателей и принесла обманщику славу. Эти "Песни" оказались столь зажигательны, что Дебюсси переложил их на музыку, а Михаил Кузьмин под их влиянием создал "Александрийские песни"┘
Юлия Покровская совершила тройной прыжок: создала изумительной естественности "Песни" как перевод из Луиса, а на самом деле - как самобытную книгу о любви, о ревности, о разлуке, о пороке и о вечной детскости всех любящих. Персонажи в античных туниках и сандалиях предаются пирам, а обнажась - эросу, участвуют в мистериях, совершают обряды, а порою горько, в три ручья, плачут. И именно когда плачут, из-под античных масок выглядывают живые, здешние, теперешние лица┘ "Песни" Луиса писаны ритмизованной прозой, "Песни" Покровской - белым пятистопным ямбом, который звучит с такой русской пластикой, что диву даешься. Он, стих Покровской от имени "бедной" (все-то сквозь нее говорят свое) Битилис, впитал в себя и Элладу, и наш Серебряный век, и просто сегодняшний воздух.
Случай в истории русского стиха и перевода уникальный - прежде всего психологически. Нашей поэтессе необходима была маска переложения, чтобы полностью раскрепоститься, о чем она сказала в стихотворении "К Битилис": "Мне повезло! Мы настолько с тобой непохожи! / Но, тяготея к почти пуританской морали, / я узнаю тебя каждою клеточкой кожи, / будто близнец твой, которого в детстве украли"┘ Строфу опускаю и цитирую финал, где Покровская - вся: "Помнишь, однажды на лестнице храма Асатры / ты оступилась? - Всю ночь мое ныло колено". Так-то. Настоящей поэзии нынче мало (а когда ее было много?), но какая радость, о боги, что она есть!
