Ян Шенкман НОВЫЙ МИР
Владимир Новиков. Типичный Петров. Любовное чтиво. Роман критика и литературоведа, автора книги "Высоцкий" в серии "ЖЗЛ". Сюжет отследить практически невозможно из-за многочисленных эротических описаний. А вот секса удручающе мало. Зато героиня по имени Беатрис описана в подробностях самых красочных. Есть и юмор. Естественно, эротический: "Приехали в Эфиопию - нас всех изнасиловали. Кроме товарища Ивановой". Действительно, любовное чтиво.
Максим Амелин. Продолжение "Веселой науки", или Полное собрание всех Брюсовых изречений, пророчеств и предсказаний, на разные времена и случаи данных. Текст, отдаленно напоминающий пророчества Нострадамуса, расположен строго по алфавиту. На каждую букву приходится четыре строфы. Сквозь стилизованную лексику и жесткую структуру поэмы с трудом пробивается живое и по-прежнему актуальное: "Упадут границы, где прежде были, / вырастут, где не было никогда, - / ветхий уговор остается в силе, / новый раздвоится на "нет" и "да".
Родион Белецкий. Николай не понимает. Трагичная и смешная, повесть Белецкого написана необычайно легко. "Николай не понимал, почему он не знает закон Ньютона, а знает, например, что у американского певца Майкла Джексона есть сестра Латойя". Похоже на кивок в сторону "Максима и Федора" Шинкарева. И еще: "Интересно, - подумал Николай, - работают ли проститутки Восьмого марта? Вроде бы не должны". Давно у нас не было такой прозы. Прозы, которая не насилует читателя. Не говоря уже о героях.
Сергей Салтыков. Прозрачный покой. Удивительно красивые и праздничные стихи с предисловием Битова: "Я дядю своего люблю. / Он может управлять аэропланом, / И делать в небе мертвую петлю, / И в белых брюках драться с хулиганом". Парадокс, но Салтыков не вошел в большую поэзию. Его имя почти неизвестно.
ИНОСТРАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
Джон Апдайк. Рассказы. Пер. с англ. Юлии Жуковой. Автор сериала про бегущего Кролика любим и популярен в России еще с семидесятых годов. В подборке два рассказа - "Спасатель" и "Голубиные перья". Оба готовятся к публикации издательством "Азбука". Оба - о верующих людях, которые пытаются адаптироваться к нашей грешной реальности.
Джо Грин. Стихи. Пер. с англ. Антона Нестерова. Верлибры, отдаленно напоминающие Константина Кавафиса. Лучший из них и, что характерно, самый короткий - "Любовь к динозаврам": "Умирающий друг в постели / листает "Парк Юрского периода". / А мне хочется закричать: / "Какого черта! / Ведь ты умираешь! / Тебе бы - читать молитвы, / Тебе┘" / - "Знаешь, всегда любил динозавриков", - / бормочет он, засыпая, / пальцем зажав страницу".
Разговор на "ужас дня". Презентации сентябрьского номера "ИЛ", посвященного жертвам террора. Высказывались Аннинский, Генис, Хакамада, Вайль, Бунимович и Венедиктов. Самый консервативный - государственник Аннинский. Самый радикальный - либерал Венедиктов, которого и хочется процитировать: "Надо бы всю чеченскую молодежь пригласить поступить в Московский, Петербургский, Владивостокский и т.д. университеты, надо цивилизационно перестраивать целое поколение┘ Там ежедневно рождаются новые террористы. Они таковы и от того, что они так воспитаны и от того, ЧТО в Чечне вытворяем мы. В каком-то смысле мы все пособники террористов".
В поисках утраченной поэзии. Владимир Гандельсман и Дмитрий Кузьмин отвечают на вопросы анкеты, посвященной современной зарубежной поэзии.
Сергей Зенкин. Учитель для умных. Эссе памяти Деррида. Зенкин называет его "французским философом, ставшим поп-звездой в Соединенных Штатах┘ Чтобы понять здесь выражение "французский философ", надо помнить, что Франция - это страна, где старшеклассников в обязательном порядке учат философии, причем на материале первоисточников".
ЗНАМЯ
Александр Еременко. Новые стихи. После долгого молчания легендарный Еременко выдал новую порцию текстов. Порой они напоминают правдорубство Иртеньева. Порой изящные афоризмы в духе метаметафоризма: "Глаза слезятся, а руки делают" ("Снайпер") или "Дареной свободе в зубы - смотрят" (Валерии Новодворской). А иногда прежнего Еременко времен "Ночной прогулки" и "Сгорая, спирт похож на пионерку┘": "Я думал, система запретов - / закон и тюрьма┘ Раздолбай! / Культура - система запретов! / Ну еханный ты же бабай┘"
Александр Кабаков. Рассказы на ночь. Цикл взрослых сказок, фантазии на классические темы и популярные в народе сюжеты. Запоминается прежде всего каскадом забавных фамилий: Игорь Капец, Татьяна Теребилко, Леонард Хвощ. И так далее.
Евгений Гришковец. Спокойствие. Собака съедена, театральная Москва завоевана. Самое время податься в большую литературу. Внимание! Перед нами первая публикация Гришковца в "толстых" журналах. Рассказ "Спокойствие" выгодно отличается от "Рубашки" отсутствием глянца и тусовочной фальши, а от театральных монологов - тем, что не предназначен для эстрадного чтения. Я же говорю: большая литература┘
Инна Лиснянская. Отдельная. Воспоминания о поэтах и поэзии, главным героем которых - так получилось - оказался Арсений Тарковский.
Борис Рыжий. Приснится воздух. Кейс Верхейл. Любовь остается. Неизвестно откуда взявшаяся огромная подборка стихов покойного Рыжего. Ни одно из них лично я не встречал в печати. Если это черновики, то очень высокого качества. Хотя и без привычных для Рыжего сленга и шокирующих метафор: "Россия. Глухомань. Зима. / Но если не сходить с ума, / на кончике карандаша / уместится душа". Плюс предисловие к русско-голландскому сборнику Рыжего "Облако над городом Е.". Автор - переводчик Бродского, Платонова, Мандельштама.
ОКТЯБРЬ
Анатолий Найман. Деревенский философ. Биографию от текста отделить практически невозможно. Поэтому, наверное, наймановский "Путеводитель" воспринимается автоматом как вариация на тему "Развивая Платона" Бродского: "Был, конечно, и там стадион - / хоть афинских и римских поплоше: / на стене я прочел: "Чемпион - / "Спартачок". Подпись: "Тот самый Моше". "Спартак" давно уже вышел в тираж, однако Моисею виднее. Может быть, он имел в виду гладиатора.
Олег Зайончковский. Люда. Новая повесть финалиста минувшего Букера. Типично советская история, повествующая о любви двух инженеров на производстве. Герои - положительные люди, соблюдающие технику безопасности. "Им налей, а они потом что-нибудь учудят. Или руку в машину сунут. Люда к пьянству относится резко отрицательно. Правда, год назад с ней самой в совхозе произошел эпизод, но то был единичный случай, и притом на нервной почве. Вообще же она справедливо полагает, что ничего, кроме горя, ни от портвейна, ни от водки, ни в особенности от спирта ждать не приходится".
Алексей Цветков. Три стихотворения. Из сложившейся уже троицы современных классиков Гандлевский-Кенжеев-Цветков он наименее классичен и традиционен. Впрочем, сам поэт встраивает себя в другой ряд: "для каких-нибудь лучших веков / где судьба осторожней и строже / бродский проффер сопровский цветков / и ромашки / и бабочки тоже". Первых трех из этого ряда давно уже нету в живых. Цветкову же хочется пожелать долгих лет. Не говоря уже о бабочках и ромашках.
Игорь Волгин. Сокрушаемый Карфаген. Известный литературовед, специалист по творчеству Достоевского проводит исторические изыскания в связи с 250-летием МГУ. Статья представляет собой предисловие к сборнику "Московский университет в судьбах русских писателей и журналистов. Воспоминания. Письма. Дневники. Статьи. Речи". Основной тезис: судьба страны намертво связана с судьбой МГУ. Университет - хранитель России. Такой, какой ее хотелось бы видеть интеллигентному человеку.
ДРУЖБА НАРОДОВ
Роман Сенчин. Рассказы. Мизантропическая проза Сенчина обогатилась новыми, довольно неожиданными мотивами. Из певца городского отребья он превращается в деревенщика. А как иначе понимать рассказ "Постоянное напряжение"? "Включил он свет в сенях, вышел в ограду и сразу увидел растворенную воротину стайки, подбежал, запалил разом несколько спичек, глянул внутрь - пусто. Бросился туда, сюда, услышал, как простучали копыта по доскам на заднем дворе. Схватил вилы - и туда... Поддел кого-то Николай Федорович зубьями вил, там вскрикнули по-пацаньи тонковато, не хрипло, и - топот ног по заулку. Корову бросили..." Мизантропия, впрочем, никуда не девалась.
Лариса Миллер. Птица легкого пера за окном моим летает┘ Незамысловатые птичьи песенки с трагической философской кодой: "Рассвет, но станет ли ясней, / Как с жизнью быть, что делать с ней?"
Елена Холмогорова. Признаки жизни. Вариации. "Пишу я главным образом о себе, что, как мне кажется, всего лишь естественно, а вовсе не эгоцентрично. В конечном счете, даже строго научное исследование должно опираться на примеры. И мой личный опыт годится не хуже и не лучше других. Попытка самовивисекции, правда, принесла неожиданности: посыпались одно за другим детские воспоминания и то и дело стали приходить на ум книжные образы". Так и есть: автобиографическая проза вперемешку с эссеистикой на литературные темы.
Александр Мелихов. Прощание с темой. От многократного повторения даже самые важные, самые сильные переживания превращаются в банальность, пошлость и штамп. Об этом и рассуждает Мелихов на примере ленинградской блокады. Вывод, к которому он приходит, углубляясь в дебри как истории, так и политики, звучит приблизительно так: современному россиянину органически чужды герои, он не любит и боится тех, кто сильнее, храбрее, лучше него.
ЗВЕЗДА
Александр Кушнер. Стихи. Кушнер занимается изящной словесностью в прямом смысле этого слова. Кружева его стихов погружают в невесомую убаюкивающую атмосферу, где нет места ни сильным чувствам, ни злобе дня, ни грубой реальности: "А только изящество, только смиренье, / На диво всем странникам и вертопрахам, / Всем циникам, к ним подходящим в смущенье. / Прямая победа над смертью и страхом".
Наталья Толстая. За каменной стеной. Ностальгически трогательный рассказ о счастливом советском детстве. Невооруженным глазом видно, что семья не простая, а "знатная", как говаривали тогда: "Сестра придумывала шарады┘ Чтобы показать зрителям - маме, папе, няне, домработнице - слог "Па" в слове "Памир", готовились костюмы эпохи Марии-Антуанетты, пудрились волосы и наклеивались мушки┘ Иностранные языки нам преподавали частные учителя. Учительница французского Нина Николаевна родилась в Бельгии┘" Так жила советская знать.
Василь Быков. Афганец. Повесть, написанная незадолго до эмиграции из Белоруссии. Политический боевик на основе реальных событий. Герой - ветеран афганской войны. "Лидер БНФ несколько раз пытался обратиться к ОМОНу, но никто не хотел его слушать. Тогда из передних рядов демонстрантов, на которых напирали задние, начали выскакивать отдельные молодые ребята, махая руками, они что-то пытались объяснить омоновцам... Задние напирали на передних, некоторые на правом фланге уже столкнулись с омоновцами... Грохот палок по щитам невольно прекратился - начиналась стихийная потасовка. Туда бросились начальники с мегафонами, зазвучали угрозы и ругань". Революционная ситуация по-белорусски. Имеем возможность сравнить с украинским вариантом.
Валентина Полухина. Беседа с Львом Лосевым. Беседа с Александром Сумеркиным. Бродсковед профессор Полухина расспрашивает приятеля Бродского Лосева и Сумеркина, переводчика Бродского с английского на русский язык. Как вы думаете, о ком?
НЕВА
Екатерина Дайс. Русский рок и кризис современной отечественной культуры. "Иисус русских рокеров - пьяница и воин - отвечает базовым характеристикам ментальности человека эпохи военной демократии, в этом смысле изучение их текстов может быть полезно для цивилизационного анализа России и русской (советской) цивилизации". Написано в жанре кондового культурологического исследования. Парадокс, но автор совершенно упускает из виду, что кроме русской культуры существует еще мировая.
Рядом с нами. Стихи молодых людей с нарушениями умственного развития. Они не бьют на жалость и не пытаются компенсировать тяжелым жизненным опытом отсутствие опыта поэтического. Получаются стихи, самые настоящие. Достаточно процитировать Александра Другова: "У меня была душа, / Где моя душа летает? / У кого я ни спрошу, / Этого никто не знает". "Другов и другие" - так называется книга, которая вышла недавно в Питере.
Алексей Крабов, Михаил Дичев. F20. Хмурая правда жизни в духе Романа Сенчина: "В дальнем углу, в специально предусмотренном для подобных пациентов помещении, огражденном железной решеткой, прямо на полу в позе эмбриона лежал бомж. Грязные тряпки, пропитанные всевозможными биологическими жидкостями, заменяли одежду. Серый, пыльный колтун засаленных волос шевелился, как живой, от наполнявших его насекомых". А между тем рассказ о любви.
Владимир Холкин. "Колобок" - русская народная сказка. Некоторые предположения о герое. История о круглом мучном дурачке при ближайшем рассмотрении восходит к теме "Поэт и судьба". Поэт - это, разумеется, Колобок, распевающий свои хвастливые песенки. А судьба предстает в образе хитрой Лисы.
