Ян Шенкман Новый мир
Евгения Мальчуженко. Крупа и фантик. Документальная дезинформация. Любопытно, что девичья фамилия автора этой дезинформации - Каплан. То есть романом она достреливает того, кого не дострелила прабабка. Продолжает, так сказать, дело предков. Текст же представляет собой якобы переписку мистера Каплана, живущего в Вашингтоне, с мистером Крупски, живущим в Лондоне. По ходу дела они пересылают друг другу письма той Крупской и той Каплан. И они, оказывается, переписывались. "Может быть, столь раннее облысение, которое осенило своим сиянием гениальную голову твоего супруга, - это семейное? Или он съел что-нибудь". Все это было бы смешно и оригинально, если б не существовало уже романа Дм. Быкова "Правда" и множества анекдотов. Для справки: в США в этом стиле и этом жанре работают такие мастера, как Вуди Аллен и Кристофер Бакли. Пишут они на порядок лучше, чем наши.
Лариса Миллер. Робкая тайна. Подборка датирована летом прошлого года, но в данном случае датировка не имеет значения. Стихи Миллер не меняются год от года. Все та же птичья легкость, та же припрыжка, детская скороговорка, хоть и о взрослых вещах. Короткая строка, два, от силы три четверостишия, и чуть ли не в каждом тексте во все горло распевают пернатые: "Я живу в зеленой зоне,/ Разноцветье на газоне,/ Ветер ветку шевелит┘/ А душа моя болит./ Оттого ли, оттого ли,/ Что душе нельзя без боли?/ Ветру веять, птице петь,/ А душе моей болеть".
Владимир Рецептер. Нестойкий дождь. Стихи известного прозаика, актера и режиссера. О летчике, выполнявшем преступный приказ своих командиров, о Преображенье и об озере Маленец.
Елена Ознобкина. Моя утопия. Татьяна Касаткина. Такая разная смертная казнь. Два философа размышляют о смертной казни. За аргументами они обращаются к мыслителям и писателям: Канту, Фуко, Кестлеру и Камю. Оба автора - за сохранение моратория на смертную казнь. Ознобкина: "Если наша социальная жизнь столь часто нарушает каноны простой справедливости и человечности, давайте хотя бы повременим со смертными казнями". Касаткина: "С того, кто убьет Каина, взыщется всемеро".
Знамя
Татьяна Бек. На прощание. "Гроб заколочен. Шапки долой./ - Жизнь, рассчитайся на первый-второй┘" Зная судьбу недавно умершей поэтессы, легко прочесть эти строки как горькое пророчество в собственный адрес. Но пророчество пророчеством, а стихи и сами по себе очень сильные.
Леонид Зорин. Обида. "Маленький роман" - именно так определил жанр своего текста писатель - последняя часть трилогии "Национальная идея", начатой Зориным еще в 1987-м. Сюжет - история журналиста, который берет интервью у лидера профашистской партии. На мой взгляд, слишком много чести писать о таких людях роман. Представляя радикалов сложными, неоднозначными людьми, обуреваемыми сильными мистическими страстями, и литература, и пресса делают им большой комплимент.
Максим Амелин. Двум. В преамбуле к этим стихам Амелин пишет о том, какую роль в его литературной судьбе сыграла покойная Бек: "Восемь лет разговоров и споров о стихах и не только сделали нас во многом единомышленниками". Поэтический же текст покажется непривычно внятным тем, кто знает Максима Амелина как сложного и витиеватого автора: "Добрая мать или мачеха злая,/ кто ты? - не ведаю до сих пор, -/ будто на смерть, на жизнь посылая,/ смотришь, бесчувственная, в упор".
Наталья Червинская. Старые книжки про будущее. Дочь любуется искусственным членом, а мать готовит торт и рассуждает о том, сбылись или не сбылись прогнозы научной фантастики. Получается, что сбылись. Семейные проблемы отбрасывают тень и на наше недавнее прошлое: "Сплошной эдипов комплекс. Все мои знакомые хотели спасать родину-маму от государства-папы. Кто мог предвидеть, что мама начнет кричать: "Где папа? Где мой папа? Что вы, подлецы, с папой сделали?" Вступительное слово Людмилы Улицкой.
Николай Якимчук. Элизиум теней, или Сны о чем-то большем┘ Тургенев, Бальмонт, Бунин, Гурджиев, Джойс, Брехт, Шагал, Джордж Харрисон и другие, до неузнаваемости преображенные снами автора.
Не прощаясь. В рубрике "Семинар" - стихи поэтов, учившихся в литинститутском семинаре Татьяны Бек и Сергея Чупринина. Григорий Сахаров, Данил Файзов, Евгений Лесин, Петр Виноградов и Иван Волков. "Нет поэта/ а надо шутить/ ежедневная газета/ не может не выходить". Это Евгений Лесин.
Октябрь
Вацлав Михальский. Для радости нужны двое. Роман из красивой жизни. Вернее, сериал, поскольку перед нами аж конец третьей книги, ее четвертая часть. Речь в ней идет о дочери адмирала Мерзловского Марии. Время действия - "прекрасная эпоха" между Первой и Второй мировыми. Франция, графы и графини, изысканные одежда и пища┘ Все атрибуты мыльной оперы налицо. Картину довершают дебильные диалоги: "Я только теперь узнала вас по голосу!" - машинально сказала Мария по-арабски. "Ты помнишь мой голос?" - спросил гость по-туарегски. "Помню и буду помнить всю жизнь!" - отвечала Мария по-туарегски".
Ольга Елагина. Цикорий. Крепко сбитая история о театральной любви и соперничестве подруг. Украшают ее четкий ритм и как бы невзначай брошенные метафоры: платья "ветшали в шкафу, новые, красивые, неопробованные, как жены в гареме шейха, которых было непосильно много". Портит же бесконечное повторение конструкции "это был" на одной странице. Синтаксическая бедность или что-то навроде этого.
Илья Бруштейн. Город Серого Зверя, или Долгая дорога в Мышкин. В рубрике "Место жительства" - краеведческие заметки об одном из неприметных вроде бы городов Ярославской области. Музей мыши, дьяк Кошкин, письма Аксакова и, наконец, ельцинский указ о городском статусе Мышкина. Забавно было бы, если бы именно в этот город Достоевский поместил своего идиота.
Виктор Пеленягрэ. Разбойники с большой дороги. Архикардинал Ордена куртуазных маньеристов, процветающий поэт-песенник, рассуждает о плагиате, заимствованиях, аллюзиях, цитатах и бродячих сюжетах, благополучно сваливая их в одну кучу. Посыл таков: заимствовать можно и нужно. И вообще - поэту позволено все. Шекспир, Пушкин, Борхес┘ В интересный ряд ставит себя автор текста "Как упоительны в России вечера" (вариант: как утомительны в России фраера) и других, таких же упоительных текстов.
Дружба народов
Инна Кабыш. Бог - писатель, я только чтец. Кабыш делает в стихах нечто подобное тому, что делает Петрушевская в прозе. Намеренно снижает высокие темы. Переводит разговоры о бытии в плоскость элементарного выживания. Говоря о бегстве в Египет, вспоминает недопитый стакан. Да и Христос у нее - "коммунист в исполненье Урбанского". Возможно, что и так. Смущает лишь интонация поэтессы, в которой отчетливо слышатся дидактика и шестидесятые годы.
Алексей Ефимов. 730 дней в сапогах. Во вступительной заметке Роман Сенчин совершенно справедливо отказывает этому тексту в художественности. Перед нами скорее очерк нравов, чем созданный писателем мир. Из повести двадцатичетырехлетнего Ефимова можно почерпнуть многое о технологии призыва, солдатских шутках, сленге, дедовщине и другой армейской экзотике. Автор смакует описания, упивается удушливой атмосферой. Нету там лишь чуда, которое буквы на бумаге превращает в литературу.
Александр Тимофеевский. Письма режиссеру Н. Два письма (из Парижа и из Москвы), обильно разреженные стихами. Перед адресатом проходит череда бытовых зарисовок, краткая хроника событий, палитра настроений и ворох случайных мыслей. Не знаю как на кого, а на меня этот сеанс стихопрозаического психоанализа действует благотворно. Как-то устаканиваются в голове сложности бытия, мир предстает более связным и внятным. Примерно то же чувство озвучивает и Тимофеевский в конце своего письма: "Вот перечел, переписал, и тоски не стало".
Лариса Шульман. Национально-нежные страсти. Подборка рассказов, которые условно можно назвать дорожными. На протяжении первого героиню и героя преследует Москва как некая модель рая. "В Москве все счастливы!" "Там знают, что такое любовь". Второй рассказ несколько более сдержанно повествует о юношеских оргиях и путешествиях. "А она это┘ не бросится под поезд? - слышу я вслед себе. - Такая не бросится".
Александр Мелихов. Справедливость нельзя найти, но можно вообразить. В очередной раз Мелихов обличает "либеральную демагогию" и поет государству осанну. Государство, мол, призвано заботиться о благосостоянии и обеспечении элит, а простым гражданам зато остается воображение. То есть можно вдоволь помечтать о хорошей жизни. Как-то уж слишком удачно сочетается это с линией партии.
Звезда
Николай Крыщук. Дневник отца. Нечто среднее между художественной прозой и мемуарами. Масса с любовью выписанных деталей, а за ними - попытка понять отца. Писателя, блокадника, фронтового радиста, зоркого наблюдателя. А заодно и все старшее поколение.
Сэмюэл Беккет. Компания. Пер. с англ. Лии Левиной-Бродской. Новелла знаменитого абсурдиста и нобелевского лауреата, написанная в 1979 году. Новеллой, впрочем, в полном смысле слова этот текст не является. Поток сознания, стихопроза, метафора на метафоре сидит и метафорой погоняет. "Ты вышел на рассвете а сейчас вечер. Единственный звук в тишине это твои шаги. Вернее единственные звуки, ибо они меняются от одного к следующему. Ты слушаешь каждый новый звук и прибавляешь его в уме к растущей сумме тех, которые уже были". Без рефлексии и шага невозможно ступить.
Михаил Эльзон. Когда и о ком написан "Тараканище"? Усы сбили литературоведов, указавших на Сталина как прототип сказки Чуковского. На самом деле речь идет обо "всех этих Лениных, Троцких, Зиновьевых, "загоравших" до поры до времени в "далеких чуждых странах". Да и кто в начале двадцатых знал о существовании Сталина, кроме его коллег? Литературные же источники сказки - Лермонтов и Эдгар По.
Светлана Пахомова. "Энциклопедия некультурности" Людмилы Петрушевской. Размышления историка литературы о фундаментальных принципах поэтики Петрушевской. О приеме сдвига и банального пересказа сюжетов классики. О том, что герои ее заняты исключительно бытом и физиологией. О снижении как признаке глубокой трагичности бытия. И о том, что Петрушевская - Зощенко наших дней.
Игорь Сухих. Русская литература. XIX век. Фрагменты школьного учебника по литературе. Написал его профессор СПбГУ, автор книг о Чехове и Довлатове.
Нева
Фигль-Мигль. В Бога веруем. Роман. Тот случай, когда личность писателя оттягивает внимание на себя от собственно текстов. Литературная общественность гадает, кто кроется за смешным псевдонимом. Коллектив авторов? Умудренный опытом питерский критик? А может быть, молодая стильная дама? Загадка. Между тем Фигль-Мигль активно участвует в литпроцессе и периодически номинируется на престижные премии. А роман┘ Роман написан легко и без малейшей натуги. К тому же разбит на короткие главки, своего рода мини-эссе. "О хересе", "о том, что деньги не горят", "о том, откуда все взялось"┘ Чтение приятное само по себе. Сюжет особого значения не имеет.
Владимир Шемшученко. Стихи. Есенинщина питерского разлива. Просторы, собаки, снег, луна, ели, березы┘ "Жаль, что век твой не долог, - совсем уже морда седая./ Я прошу тебя, псина, от смерти беги со всех ног./ Ну а если уйдешь, ты достоин собачьего рая -/ У меня на руках абрикосовый дремлет щенок".
Майя Тульчинская. Рассказы. Образец хороших женских миниатюр. Женских, но при этом хороших. Плотных по фактуре, с убедительной интонацией. И даже пассажи типа "Ах, этот отпуск┘" не портят рассказов Тульчинской. Простота не хуже воровства. Просто надо уметь ею пользоваться.
Александр Секацкий. "Бумер" как бумеранг. Философствование на тему нашумевшего молодежного фильма. Секацкий называет "Бумер" новой версией "Мертвых душ", а саму машину - новой бричкой Чичикова. И еще. "Типичный Соловей-разбойник сегодня носит милицейскую форму, но ведь повадки его от этого не изменились". Что правда, то правда. Статья написана необычайно энергично, что странно для громоздкого и неповоротливого стиля, свойственного обычно Секацкому. Видимо, "Бумер" задел его за живое.
