Переводчик in time

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ перевод преодолевает не языки. Художественный перевод пытается преодолеть время.

Какой лексикой излагать на русском немецких романтиков? Как преодолеть старение текста? Как передать временную дистанцию, сохранив актуальность произведения? Как обеспечить будущее актуальному тексту? Когда наступает момент пересмотра старых переводов? И сколько живет перевод? И от чего это зависит?

Вот эти - глобальные - вопросы и возникали в ходе дискуссий и докладов на семинаре по проблемам художественного перевода, который прошел в выходные в подмосковном пансионате в рамках издательской программы Института "Открытое общество".

На семинар съехалось около сорока переводчиков и издателей. Классики профессии оказались за одним столом с начинающими - теми, кто победил в конкурсе "Современная зарубежная литература-99". И те и другие демонстрировали по отношению друг к другу искреннюю доброжелательность - что, согласитесь, бывает редко внутри творческого цеха и выгодно отличает переводческую диаспору ото всех прочих.

"Уже стало выгодно издавать интеллектуальные книги. Следующий этап в том, чтобы их было выгодно переводить" - таково мнение издателя Ирины Прохоровой, открывшей семинар. В самом деле: издатель - оптимистическая профессия, время работает на него. Пришло новое поколение - и все классики снова стали новинками: издавай не хочу. Другое дело - переводчики, которые еще не могут обеспечить себя переводами "умной" литературы, отчего промышляют ширпотребом. "Потерпите еще пару лет, ситуация должна измениться", пообещала переводчикам Ирина Дмитриевна по окончании своего выступления. Переводчики отнеслись к обещанию со скептическим пониманием.

Борис Дубин, в свою очередь, пытался выявить критерии оценки массовой и немассовой литературы. По его мнению, массовая литература никогда не предлагает шоковых ситуаций. В ее сюжетах и ситуациях всегда есть выход, который будет найден - или упущен - героем. В отличие от элитарной, массовая литература снисходительна к своему читателю: ее герой никогда не окажется в безвыходном положении, поэтому массовая литература не обладает тем экзистенциальным опытом, который есть у литературы "умной". Массовая литература превращает любую проблему в сюжет, который стремится к развязке. И только массовой литературе присущ эффект перехода количества в качество, когда рост тиража определяет читательское восприятие книги, а значит, и ее качество.

Переводчик и ответсек журнала "Иностранная литература" Алексей Михеев сообщил об итогах опроса, проведенного журналом. Предпочтения читателей распределились примерно следующим образом. Впредь желанными авторами оказались Умберто Эко, Джон Фаулз, Ромен Гари, Милан Кундера, Милорад Павич и Питер Акройд - то есть долгоиграющее "умное" чтиво.

Потеряли былую популярность Генри Миллер, Владимир Набоков, Габриель Гарсиа Маркес, Айрис Мердок, Фридрих Дюренматт, Гюнтер Грасс (нынешний, кстати, Нобель), Том Стоппард и Рэй Бредбери - что выглядит справедливо, за исключением разве что Стоппарда. Раскидистое цветастое линейное повествование нынче не в моде.

Среди новых имен, "открытых" журналом за последние пару лет, лидером был признан Алессандро Барикко. На полкорпуса отстали Жозе Сарамаго, Дуглас Коупленд, Арундати Рой, Майкл Каннингем, Орхан Помук и Агота Кристоф. Помук и Сарамаго - без сомнений. Но Арундати Рой? "В пандан" к послеобеденным телесериалам, что ли?

Забавно, что большая часть почты пришла из "немиллионных" городов, где увлечение "экстремальной" прозой вроде Аготы Кристоф является, по всей видимости, компенсаторной по отношению к провинциальному застою.

После чего речь на семинаре пошла о заполнении лакун. Наталья Богомолова рассказала об испанско-иберийской литературе. В России остается непереведенным поздний Маркес, ничего неизвестно о бразильской словесности, о литературе кубинской эмиграции и даже о современной испанской литературе.

Германист Сергей Ромашко напомнил о легенде, согласно которой немецкая литература считает себя "инакой". Вот об этой "инаковости" нам почти ничего и не известно. На русском языке есть немецкий мэйнстрим - Грасс, Манн, Гессе, - но нет агрессивной феминистической литературы 60-70-х (и эта литература упущена навсегда), не представлены популярные ныне в Германии маргинальные жанры писем, мемуаров, дневников и эссеистики, не переведены одноактные пьесы, в форме которых немецкая литература себя очень часто реализует. Пример нашего "торможения" - русский Музиль, который сопровождается старинным предисловием Карельского, как будто за столько лет никто ничего нового о Музиле не написал. Что говорить о делах нынешних?

За англоязычную литературу говорили Ксения Старосельская и Илья Кормильцев. С американской все понятно - тишь да гладь, не "лакуна" - а "лагуна", где все под контролем. Однако грядут, грядут на нашу голову новые Зонтаг, Апдайк, Беллоу, Доктороу, Каннингем. Остаются непереведенными многие шестидесятники, среди которых, на мой взгляд, ждет своего часа пулитцеровский лауреат, воспевший Новый Орлеан и наложивший впоследствии на себя руки: Джон Кеннеди Тул. А Виктор Лапицкий напомнил о существовании молодых авангардистов, которых и в Америке еще толком не знают. Среди прочих переводчик отметил писателя с хорошим таким именем "Майкл Бродский".

За французскую литературу говорил Сергей Дубин. Его сообщение было построено на материале, собранном для нашей газеты прошлой весной, когда в столицу нагрянули современные французские авторы. Что сказать нам о французской литературе? Что, как всякая перезрелая литература, она поверхностна и стерильна, чопорна и самодостаточна, так что вливание варварской крови ей бы не помешало.

Собственно, вся современная литература и занимается кровосмешением. Интересные тексты рождаются там, где, по выражению Дубина-старшего, литература "трется" о соседние культуры. В литературе популярны этнические черты в классическом рисунке - как, впрочем, и в музыке, и в кинематографе. И это давно не новость. Мультикультурализм стал мэйнстримом. В современной литературе побеждает автор-трансвестит, европеец кубинских кровей, который пишет на испанском, сам переводит себя на английский и увлекается русским авангардом 20-х годов. Именно такая - или подобная этой - гремучая смесь еще способна взорвать литературный рынок и задеть переводчика.

Как ни странно, меньше всего на семинаре говорилось о переводах. "В доме повешенного не говорят о веревке", как отметил кто-то из участников. Любой разговор скатывался к выяснению глобальных вопросов литературы и культуры, и только "узкие" доклады возвращали течение в отведенное русло - "Перевод жаргонизмов", "О проблемах исторической стилизации", "О переводе клише" и так далее.

Завершала семинар, как это водится, дискуссия о свободе переводчика в нашу эпоху - и о проблемах преподавания перевода.

В разговоре о преподавании выяснилась его принципиальная невозможность. По мнению Виктора Голышева, будущему переводчику необходимы только две вещи - упорство характера и владение русским языком. Все остальное приобретается - язык учится, а старший переводчик если и может чем помочь, так только техническими мелочами, которые экономят время. Все остальное - от Бога.

Что касается свободы, то все переводчики дружно выступили за сохранение института редактуры. Ирина Прохорова попыталась объяснить, что в наше время переводчик является высшей инстанцией и, буде профессионалом, несет все бремя ответственности за предложенный текст. Сознание того, что редактор поправит, - советский атавизм, который нужно изживать. Но ее мнение не нашло поддержки именно среди переводчиков, которые сошлись на том, что "свежий" взгляд со стороны необходим любому профессионалу. В общем, речь просто шла о разных предметах - и не пересекалась в едином пространстве, как в плохом переводе.

Что можно сказать в форме вывода? Что хороших переводчиков очень мало, а хорошей литературы очень много. Что львиная доля актуальных текстов на иностранных языках остается за пределами русскоязычного внимания. Что переводчик не может "жить с переводов" и вынужден тратить время на халтуру, которая часто "портит руку" - особенно в случае с новичками. Что переводчик имеет дело в итоге не с языком, а со временем, так что, провозглашая свое отношение к языку, переводчик регулирует свое отношение ко времени. Ищет срединный путь, чтобы обеспечить долголетие - или попадает "в жилу", чтобы завтра оказаться на помойке. Все дело в той задаче, которую ты перед собой ставишь. Время - вещь серьезная, и вот вам хороший пример его мстительности. Новый "актуальный" перевод "Над пропастью во ржи" пару лет назад наделал много камерного шума - но кто теперь помнит имя переводчика? Или жаргон, который был в ходу у подростков тогда же?

В том-то и дело.