Юрий Коргунюк
Современная партийная система России напоминает даму преклонного возраста, упорно облачающуюся в одежды позапрошлого века.
Фото Сергея Приходько (НГ-фото)
Современная демократия немыслима без политических партий. Это не означает, что наличие партий является достаточным условием демократичности строя: мировой, а тем более отечественный опыт об этом вовсе не свидетельствует. Вместе с тем отсутствие партий – верный признак того, что с демократией в данном обществе большие проблемы. Ведь даже в тоталитарных и авторитарных системах партии – это своего рода дань, которую тирания отдает демократии. Мол, и у нас все как у людей: народовластие, политическая конкуренция и тому подобное.
Нашей стране с партиями не везет точно так же, как не везет ей с демократией. Вот уже вторая российская партийная система вступила в фазу окостенения, а фактически клинической смерти. Из четырех задержавшихся на поверхности партий как минимум две – «Единая Россия» и «Справедливая Россия» – псевдоструктуры, существующие исключительно благодаря протекции властей; еще одна – Компартия РФ, этот обломок эпохи «исторического материализма», – поддерживается лишь силой инерции, затухающей день ото дня; наконец, последняя – ЛДПР – обязана своим долгожительством тому вакууму, который образовался в результате блистательной «зачистки» политического поля. Крайне сомнительно, чтобы кто-нибудь из них смог сохранить свои позиции при более высоком уровне конкуренции – особенно что касается обеих «партий власти».
Рано или поздно впавшую в кому вторую партийную систему сменит третья, и она востребует совершенно других участников. Кто будут эти новые действующие лица, с какими лозунгами они выйдут на выборы, к кому станут апеллировать – предугадать трудно. Однако можно поразмышлять над тем, что будут представлять собою партии будущего с организационной точки зрения.
Три части партийного тела
Внутренняя структура любой партии включает три основные части: 1) представителей в органах власти – назовем их для краткости депутатами, хотя речь идет также о мэрах, губернаторах, членах правительства, президентах и т.п.; 2) аппарат, или бюрократов; 3) рядовых сторонников, или активистов.
Первые появившиеся на исторической сцене партии представляли собой конгломерации депутатов. Американские партии остаются таковыми и поныне; аппарат в их внутренней жизни всегда играл подчиненную роль, не претендуя на политическое лидерство, а рядовые сторонники никогда не числились членами партии (собственно, в этих партиях и не было формального членства).
Однако в континентальной Европе второй половины ХIХ – первой половины ХХ в. сложилась ранее неизвестная форма партийной организации – централизованная массовая партия. Все началось, пожалуй, с Социал-демократической партии Германии, которая в силу действовавшего с 1878 по 1890 г. антисоциалистического законодательства не могла делегировать в парламент своих общепризнанных лидеров. Поэтому в депутаты проводили малоизвестных людей, которыми из-за кулис управляли лидеры СДПГ. Эффективность этого контроля обеспечивалась авторитетом, которым руководители немецких социал-демократов пользовались в среде рядовых сторонников. А этот авторитет был громадным. И если американские партии объединяли в основном депутатов, то германские социал-демократы – прежде всего активистов, и только благодаря этому депутатов. В результате партийные структуры СДПГ обрели вид иерархической пирамиды, способной самостоятельно решать в том числе финансовые проблемы – за счет членских взносов.
Что касается рядовых партийцев, то характер их объединения зависел от состояния общества в целом. Чем более зрелыми были гражданские отношения, тем очевиднее становилось тяготение активистов к самостоятельной организационной деятельности. Так, в Великобритании конца ХIХ – начала ХХ в. рабочее движение вполне созрело для того, чтобы профсоюзы отказались от союза с либералами и создали собственную партию – Лейбористскую. В Соединенных Штатах развитость гражданских отношений избавила партии от соблазна покуситься на формальную свободу своих сторонников, побуждая их к сотрудничеству с уже «готовыми» ассоциациями и объединениями граждан. В Германии же взросление политических партий заметно опережало гражданскую самоорганизацию; именно поэтому социал-демократы не только стали основателями первых профсоюзов, но и – на протяжении достаточно долгого времени – были едва ли не единственными их руководителями.
Неизбежный праймериз
Когда в начале 2000-х гг. руководство РФ решило упорядочить слишком хаотичную на его вкус партийную жизнь, оно, осознано или нет, взяло за образец организационное устройство Социал-демократической партии Германии. Таким образом российская власть солидаризовалась с классиком мировой партологии Морисом Дюверже, который считал централизованную массовую партию моделью, в наибольшей степени отвечающей требованиям современной эпохи (классическая работа М.Дюверже была издана в 1951 г.). Однако уже в 1960-е гг. стало ясно, что массовая партия переживает кризис: численность западноевропейских партий медленно, но верно сокращалась, их внутренняя структура децентрализовывалась, а власть от партийных бюрократов возвращалась к депутатам. К тому же руководство партий было вынуждено все больше считаться с рядовыми сторонниками и, чтобы удержать их в рядах своих организаций, повышать уровень внутренней демократии: проводить внутрипартийные референдумы по самым разным вопросам, избирать лидеров и номинировать кандидатов не на съездах и конференциях, а путем опроса всех членов и т.п.
Американцы раньше других озаботились расширением влияния рядовых сторонников на процесс принятия решений – и ушли, похоже, дальше всех. Еще на рубеже ХIХ–ХХ вв. во многих штатах была введена система первичных выборов (праймериз), на которых сторонники партии, а иногда и вовсе посторонние люди (в этом случае праймериз считались открытыми) могли отдать предпочтение тем или иным кандидатам на выборные должности. В каком-то смысле праймериз можно считать особой формой самоорганизации неформального партийного актива, поскольку это дало шанс тем кандидатам, которым в прежних, «обычных», условиях надеяться было бы не на что. Скажем, если бы сегодня в Америке выдвижение кандидатов осуществлялось по канонам ХIХ века, то кандидатом от демократов на президентских выборах наверняка стала бы Хиллари Клинтон, а отнюдь не Барак Обама.
Конечно, американский опыт во многом уникален. Недаром исследователи партий и партийных систем, строя свои теории и концепции, нередко оговаривают, что не берут в расчет практику Соединенных Штатов – в силу сугубой ее специфичности. Тем не менее некоторые наработанные в США методики, и в первую очередь праймериз, мало-помалу входят в обиход и в других странах. Правда, пока редко и, как правило, в кризисных ситуациях; с переходом обратно к «нормальному» порядку вещей обычно возвращаются и более привычные механизмы. Однако есть основания подозревать, что по мере того, как европейские партии будут «худеть», теряя массу и превращаясь в «организации без организуемых» (parties without partisans, по выражению американского политолога Рассела Далтона), у них не останется иного выхода, кроме как обращаться к праймериз не эпизодически, а на системной основе.
По поводу европейцев, во всяком случае, можно не сомневаться: возьмут на вооружение этот метод тут же, как только решат, что он в большей степени способствует развитию демократии, нежели прежние процедуры. Что же касается России, то, боюсь, мы еще долго будем ходить в башмаках, сшитых по моде позапрошлого века, то есть упорно копировать организационное устройство СДПГ времен Отто Бисмарка и Августа Бебеля. И это при том, что необратимые изменения наблюдаются даже в структуре КПРФ, у которой куда больше прав претендовать на статус массовой партии, чем у «Единой» и «Справедливой Россий» вместе взятых. Из партии бюрократов Компартия неуклонно превращается в партию депутатов – ведь там практически все партийные чины обладает статусом народного избранника. Единственное, что укрепляет в КПРФ позиции внутренней бюрократии, – это пропорциональная система выборов, которая, к слову, спасла от политической смерти не только коммунистов, но и жириновцев с эсэрами.
Что делать оппозиции?
Понятно, что нынешний режим вполне доволен положением, при котором партии притворяются не тем, что они есть. Его устраивает порядок вещей, когда одно псевдопартийное образование прикидывается правящей партией, а другое – оппозицией. Его ничуть не смущает, что коммунисты выдают себя за массовую партию, тогда как КПРФ давно утратила массовость, почти превратившись в подобие кадровой партии, то есть сообщества депутатов; что ЛДПР делает вид, будто она политическая организация, будучи на деле полукоммерческим предприятием, на возмездной основе помогающим состоятельным людям обзавестись депутатской корочкой. Он, режим, и сам изображает из себя то, чем не является, то есть демократию. И пока парламентские партии играют по выгодным Кремлю правилам, тому ничего не грозит. Так что можно не сомневаться: власть до последнего будет отстаивать модель партийного устройства, которую навязывает обществу действующее законодательство о партиях и выборах.
Однако оппозиции, точнее той ее части, которая сегодня вытеснена на периферию политической жизни, нет никакого смысла цепляться за реалии вековой давности. В ее интересах трезво оценить свои силы и не пытаться сохранить то, что обречено. Когда у нас возродится полноценная партийная жизнь – а это рано или поздно произойдет, – то крайне маловероятно, что в ней воспроизведутся организационные формы конца ХIХ – первой половины ХХ в. У новых партий вряд ли будет сильная бюрократия – за отсутствием потребности в таковой как у депутатов, так и у активистов. В западных партиях технические функции уже сейчас выполняются наемными менеджерами и привлеченными со стороны специалистами, а недоверие широкой общественности к партиям обусловлено прежде всего неприязнью к партийной бюрократии. Поэтому и российской оппозиции не стоит увлекаться учреждением псевдоуправляющих и псевдокоординирующих органов, придумыванием постов и должностей, всякого рода оргмероприятиями и прочей имитацией кипучей бюрократической деятельности.
Не стоит ей и зацикливаться на попытках во что бы то ни стало провести своих людей в парламенты разного уровня, благо в нынешней политической жизни роль депутатов все равно декоративна: они или исполняют роль машин для голосования, или бросаются в другую крайность, выдвигая популистские законопроекты и используя парламентскую трибуну для личного пиара. В конечном счете что те, что другие вряд ли способны к созданию эффективных организаций и будут отодвинуты в сторону при первом же кардинальном изменении политической ситуации.
Зато на чем действительно полезно сосредоточить силы, так это на организации потенциального актива и на налаживании связей с постепенно вызревающими структурами гражданского общества. Ведь именно от уровня самоорганизации рядовых сторонников будет зависеть, насколько жизнеспособными окажутся участники следующей, третьей по счету, партийной системы. Если эта самоорганизация опять, как и в ХХ столетии, ограничится клубными структурами, последние дезинтегрируются столь же быстро, как и возникли, едва только общественный подъем сменится спадом. Очень важно также, чтобы новые структуры носили гражданский, а не клиентелистский либо иерархический характер. Торжество клиентел и иерархических структур способствуют не развитию, а сворачиванию демократии, в том числе и партийной.
Следует при этом иметь в виду, что гражданские связи в современном обществе весьма отличаются от тех, что имели место на заре демократии. В ХVIII–ХХ вв. связи подобного рода сосредотачивались в основном в рамках общин с четко очерченными территориальными границами. Члены этих общин порой весьма жестко контролировали друг друга. Достаточно вспомнить историю «салемских ведьм» (1692), когда «гражданское общество» городка Салем (штат Массачусетс, США) не мудрствуя казнило 19 женщин, обвиненных в колдовстве по оговору местных школьниц.
Нынешние гражданские связи куда более свободны и куда менее обязательны. Люди знакомятся и вступают в общение посредством электронной связи, в первую очередь интернета. Взаимный контроль здесь весьма слаб. Наиболее жесткая санкция, какую интернет-сообщество может применить к провинившемуся, – бойкот в той или иной форме. Будущим партиям придется учитывать неустойчивость подобных связей, высокую степень изменчивости общественных настроений и делать ставку не столько на «кнут», сколько на «пряник».
Учиться этому нужно уже сейчас. Поскольку непарламентская оппозиция отлучена от традиционных каналов взаимодействия на общенациональном уровне (парламент, федеральные СМИ), она должна сама заняться выстраиванием соответствующих институтов. Для этого необходимо как минимум почаще встречаться и общаться. Разумно, в частности, позаботиться о создании некоего всероссийского круглого стола или, по крайней мере, широкой ассоциации круглых столов.
Наконец, отчего бы не воспользоваться американским опытом и не внедрить в российскую практику на регулярной основе систему первичных выборов. Не беда, что на этих «праймериз» не будет приниматься судьбоносных решений – сегодня у нас ничего не решается и на «настоящих» выборах. Зато, регулярно выставляя кандидатов для участия в избирательных кампаниях, организуя им поддержку, можно выявить потенциальных лидеров в собственной среде и наработать навыки, которые окажутся весьма кстати, когда ветер сменит направление и актуальной сделается не мнимая, а реальная политическая конкуренция, не «суверенная», а полноценная демократия.
