Что звали меня Мариной

Саймон Карлинский, Москва, январь 1989. Иллюстрация из книги

Они встретились только один раз. Создатель первого в советские времена частного музея Цветаевой, впоследствии библиограф и исследователь русского зарубежья Лев Мнухин и профессор Калифорнийского университета, харбинский уроженец Саймон Карлинский. Автор книги о Марине Цветаевой, увидевшей свет в США в 1966 году. Свидание это произошло в самом начале 1989-го в Москве, в Некрасовской библиотеке. Лев Абрамович показал американскому гостю перевод на русский его работы, сделанный, естественно, подпольно в 1970-х годах в СССР верным рыцарем русской запрещенной поэзии Сергеем Василенко. Саймон (Семен Аркадьевич) работу одобрил, но сказал, что не верит, что его книга будет издана в России. Он ушел из жизни в 2009 году. Через шесть лет в России вышла эта книга. И предисловие к ней написал Лев Мнухин.

Сегодня, когда потоки книг и статей о Цветаевой, о ее родных и тех, кого обожгла эта страшная судьба, исчисляются тысячами, когда опубликовано, казалось бы, каждое ее слово, книга Карлинского не потеряла своей значимости. Она была написана, когда только появлялась правда о цветаевской судьбе и в СССР то там, то тут, как цветы сквозь асфальт, пробивались отдельные публикации. Но именно эта небольшая монография стала основой будущих бесчисленных томов.

Саймон Карлинский. Марина Цветаева: Ее жизнь и творчество/ Пер. с англ. – М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2015. – 384 с.

Для советских поклонников творчества Марины Цветаевой любая публикация ее произведений или работ о ней самой за границей была закрыта. А зарубежные историки русской литературы оказались напрочь отрезаны от свидетельств тех, кто жил в СССР. Тех, кто очень многое мог вспомнить, кто встречался с ней во время Гражданской войны и накануне начала Великой Отечественной, когда затравленная Марина Ивановна, пережив арест мужа и дочери, металась по Москве в поисках пристанища.

Выжав все, что возможно, из дореволюционных, советских и эмигрантских публикаций, Карлинский подготовил книгу «на века». Дело, наверное, в том, что Саймон Карлинский был не только филологом, но и музыкантом, композитором. Стихи Цветаевой буквально заворожили его, и он пытался «поверить алгеброй гармонию», понять истоки и причины чуда цветаевского дара. Почти половина книги отдана анализу поэтической лаборатории Марины Ивановны: стилю, стихосложению, поэтическим приемам. Сложнейший и бездонный мир яростных цветаевских строф исследован поистине виртуозно.