Точка сборки

Ильдар Абузяров: «Всю работу воображения делают за нас».  Фото Молли Глотт-Редькиной

Ильдар Абузяров – один из авторов, отражающих современную реальность. Сейчас в «Юности» публикуют его новый роман  «Финское солнце». Об этой вещи и «герое нашего времени» с Ильдаром АБУЗЯРОВЫМ побеседовала Екатерина КОРНЕЕНКОВА.

– Ильдар, почему роман называется «Финское солнце» и что послужило поводом для его написания?

– Наверное, многое объясняет мое происхождение. Я родом из Нижнего Новгорода. История этого города крайне интересна. Он является центром финно-угорских земель. К северо-западу от Нижнего жило племя меря, к северу и северо-востоку – мари (марийцы), к западу – мещера, к юго-западу – мурома (отсюда город Муром), к востоку и югу – различные племена мордвы (мокша, эрзя). Бесследно исчезнув, эти этносы оставили после себя немало загадочных названий, таких как Кстово, Муром, Суздаль. Еще в середине XIX века под самым Нижним обитали мордва-терюхане. К ним в свое время за этнографическим материалом ездил с экспедицией Мельников-Печерский. А уже в XX веке их и след простыл. В студенческие годы я занимался изучением быта этносов, проживающих на территории Поволжья, таких как марийцы, мордва, удмурты. И потому я всегда отличал нижегородцев от прочих россиян по менталитету и мироощущению. И мой роман, несмотря на название, скорее не о финнах, а о российской провинции, жители которой являются наследниками и тайными хранителями финно-угорской старины.

– Интересна и сложна структура романа: девять историй, много имен, образов…

– Да, роман сложен по конструкции и по восприятию. Я очень благодарен сотрудникам журнала «Юность», которые возились с этим текстом. Возможно, роман получился перегруженным подробностями, но именно они и создают ту атмосферу, тот мир, который я задумывал. Я убежден, что писатели делают для мифологизации родного места больше, чем кто бы то ни было. Возьмем Париж. В сознании людей давно укоренилось, что это город любви. Кто создал этот образ? Конечно, литераторы: Гюго, Мопассан, Бальзак, Бодлер, Рембо. Можно вспомнить Джеймса Джойса, создавшего миф о Дублине в своих произведениях, или Маркеса, подарившего миру Макондо. Бажов подарил Уралу бренд в виде «Хозяйки медной горы». А Орхан Памук сделал для раскрутки Стамбула гораздо больше, чем любое туристическое ведомство. Вот и мне захотелось что-то подобное сделать для малой родины. Название местности, в которой разворачивается действие, перекликается с названием города: Нижний Хутор – Нижний Новгород. Работая над романом, я долго путешествовал по финноязычным землям России и зарубежья. В Финляндии, например, есть город Усикаупунки, название которого на русский переводится как «Новый», или «Нижний город».

– Вы думаете, можно сделать российскую глубинку привлекательной для читателя?

– А почему бы и нет? Это в Москве считается, что если ты не был за границей, то, считай, не отдыхал. А вообще многие россияне практикуют внутренний туризм. В деревне, на даче, в походах с палатками. У нас огромная страна, регионы которой совершенно не похожи друг на друга. В прошлом месяце я был на фестивале документального кино в Екатеринбурге. Прекрасный фестиваль, крупнейший в мире, но денег у властей на него явно не хватает. Памятники конструктивизма, коими гордится город, зачастую стоят в полуразрушенном состоянии. Метро почти не строится. Город задыхается в пробках. У одного из самых богатых регионов нет денег на самые насущные проблемы. Мне было достаточно один раз побывать на Урале, чтобы понять природу уральского сепаратизма появившейся в 90-е годы Уральской республики во главе с Росселем. Народ в Свердловске трудолюбивый. Весь город в предприятиях и заводских трубах. Основная ценность – труд и предпринимательство. А денег в регионе нет. Если так будет продолжаться, то регионы рано или поздно взбунтуются. 

– Сложилось впечатление, что политика и глобальные вопросы человечества волнуют вас больше судьбы «маленького человека». Это так?

– Это не совсем так. Мне вообще не нравится понятие «маленький человек». Я считаю, что каждый человек «маленький» до определенного момента, до точки сборки. У каждого из нас наступает момент, когда мы можем изменить свою судьбу или судьбу своих близких, а это уже немало! Русские классики были титанами и, отталкиваясь от своего титанизма, смотрели на простых людей слегка свысока. Это с легкой руки таких гигантов, как Гоголь, Достоевский, Толстой, Чехов, Горький, в русской литературе появились понятия «мещанин», «обыватель», «маленький человек». Я не титан и не смотрю на людей с такого ракурса. В моем романе все персонажи одновременно малы и велики, много разных личностей, загадочных, трогательных, скромных, иногда стеснительных, но все они объединены общим магическим менталитетом. У каждого своя история и каждый в какой-то момент понимает, что от его решения и личного выбора зависит судьба всего Нижнего Хутора.

– Кстати, куда подевались титаны в современной литературе? 

– Сейчас роль искусства-гегемона захватили кинематограф и телевидение. И это не первая смена гегемона. Во времена Ренессанса, до изобретения книгопечатания, таким гегемоном была живопись. Позже их потеснила опера. А в Древней Греции центральное место занимали спортивные состязания и театральные представления-мистерии. То есть, несмотря на то что вначале было слово, визуальное искусство гораздо дольше владело пальмой первенства. Язык танца, мистерия музыки – все стремительно возвращается в нашу жизнь через новое искусство. Современные писатели, к моему счастью, уже не могут сидеть на своих рукописях, как скупые рыцари на обесценившихся облигациях. Они вынуждены бросать свои тайные общества и идти к простым людям ради общения с человеком тет-а-тет. Да и эпоха титанов не может быть вечной. Литература, как говорил Лотман, взяла на себя после девальвации церкви пророческую функцию. Достоевский, Толстой – это писатели-пророки, властители дум. Но начиная уже с Чехова, с символистов, но больше даже с Бунина и Набокова, писатели превращаются из пророков в стилистов. Уже при них (можно еще вспомнить «Серапионовых братьев») началось истончение смыслов при утончении стиля. Почему так происходит? Слово – это символ, образ, требующий работы мысли, воображения. А в том, что я называю визуальными искусствами, всю работу воображения делают за нас. Это легче и экономит энергию. Современная цивилизация облегчает нашу жизнь. Закон сохранения энергии – главное, о чем думает обыватель. Но он забывает, что чем больше отдаешь, тем больше получаешь. Вот почему я призываю писателей идти к людям, идти в новые виды искусства.

– Ильдар, а какой он – «герой нашего времени»?

– Героем может быть только тот, кто владеет думами. То есть сейчас это homo medium. Ни рабочий, ни крестьянин, ни писатель героем нашего времени стать не может. А кто может? Террорист, журналист, актер, бандит, маньяк. И прочие геростраты доморощенные. Сейчас медийные персоны высказываются обо всем (начиная от правильного питания и заканчивая мыслями о хорошем сне) с таким пафосом, будто они Толстой или Достоевский.

– Согласитесь, что сегодня читают далеко не так и не столько, как во времена Толстого.

– А кино! Все последние значимые фильмы,  которые обсуждают, сняты по великим книгам: «Анна Каренина», «Великий Гэтсби», «Отель «Гранд Будапешт». Питер Гринуэй жалуется, что кино все еще литературоцентрично и что молодым режиссерам от этого нужно уходить. Но режиссеры не могут этого сделать в силу того, что тоже находятся под прессом хороших книг.

– В предисловии к роману вы говорите, что после знакомства с тетрадями Оверьмне вы стали понимать загадочную финскую душу. Какова же эта душа?

– Вообще все финно-угры живут своим замкнутым, отстраненным миром. Это, как мне показалось, именно от магического восприятия окружающей действительности. Загадочность, закрытость, опасение, как бы не разозлить духов, как бы чего не вышло, – это основа финской души. Самое ужасное наказание для человека у мордвы, например, это если тот, кого он обидел, повесится в его сарае! Это все от магического восприятия мира. А еще у финнов очень тесная связь с природой. Знаете, какое  любимое занятие у финнов? Я был в городе Мюньямяки, где есть природный заповедник. Так вот жители этого города специально приезжают в этот заповедник утром, до работы, чтобы посмотреть на птиц. С утра все прибрежные камни усыпаны людьми с подзорными трубами и биноклями. Есть даже специальный сайт, где финны отмечают, каких пернатых они сегодня видели.

– Странным именем вы наделили одного из главных героев – писателя Оверьмне. Это прямо призыв к читателю. Вам важно, чтобы читатель вам верил?

– Доверие – основная составляющая художественно-вымышленного мира. Литература, которую пишу я – назовем ее условно игровой, – основана на том, что либо читатель принимает заданные тобой правила игры, либо нет. Когда я искал имена для героев в финно-угорском словаре, нашел именно такое – Оверьмне, более того, и имя его жены – Онерва – тоже не придумано. Я представил себе такой образ: писатель Оверьмне объясняет своей жене Онерве, что он так заработался в библиотеке, что его, не заметив, заперли, и поэтому он не пришел домой ночевать.

– Меня поразила цветочная феерия, через которую в романе вы передаете тайные чаяния и страсти людей, а главное, то, как вы обрисовали Ювенале – хозяйку дома с огромным садом.

– С Ювенале целая история. Собственно, с нее и началась задумка романа. Ее реальный прототип – моя подруга Мария, дом которой обволакивает своим уютом. Машина семья – фантастическая, тем более на фоне всего, что сегодня происходит в мире. Это, между прочим, к вопросу о «маленьких людях». Вот они – обычная семья, которая создает свой теплый мир в огромном и неприветливом мире. Разве можно назвать всех этих людей маленькими?

– Что пожелаете начинающим писателям?

– Успеха. И самое главное, для мужчин, которые собираются писать, – найти свою музу-жену-соратницу. А для женщин, как говорила Вирджиния Вульф: «У каждой женщины, если она собирается писать, должны быть средства и своя комната». Впрочем, я тут прочитал рассуждения Бегбедера о том, что он любит только читать, писать и заниматься любовью. И что для жизни ему вполне достаточно комнаты с кроватью и книжной полкой. Не от того ли это, что в современных мужчинах слишком много внутренней женщины? Или наоборот? Я не утверждаю, я спрашиваю.